Они приехали на последний этаж, прошли в конец небольшого общего холла. Он вставил ключ в замок последней из трех дверей и сказал:
– Что ж я делаю, а?
Вика молчала. Что она могла ответить? Он открыл дверь, и она вошла вслед за ним в квартиру.
Вика была не то чтобы любопытна, но приметлива. Так руководительница художественной студии о ней говорила и добавляла еще, что это такое же хорошее качество для художника, как мелкая моторика, которая у Вики тоже замечательно развита. Наверное, так оно и было.
Но сейчас вся ее приметливость исчезла напрочь. Она ничего не видела вокруг, ничто не было ей интересно.
Максим Леонидович снова обнял ее сразу же, как только вошли в прихожую, и сразу же стал целовать. И это был уже не один поцелуй, как на лавочке, а сразу много, один за другим, и все одновременно.
Губы у него были в самом деле нервные, это она правильно поняла с первого же взгляда на него. Нервные, прекрасные, томительные – Вика запомнила это слово, когда читала стихи Пушкина, и хотя в тех стихах оно относилось ко взорам, но и к поцелуям, которые она чувствовала сейчас на своих губах, подходило тоже.
И к рукам его подходило это слово, к тонким длинным пальцам, и к тому, как взял он ладонями ее лицо и, глядя ей в глаза, спросил:
– Ты правда не против? Правда?
– Да, – сказала Вика.
«А это правда любовь с первого взгляда?» – чуть не спросила она.
Но не спросила, конечно. Что она, дура, такое спрашивать? Откуда ему знать, любовь у нее или не любовь, с первого взгляда или не с первого. Во всем, что с ней происходит, никто, кроме нее самой, не разберется.
Но сейчас ей и самой не хотелось ни в чем разбираться. Ей хотелось только, чтобы он продолжал ее целовать.
И он исполнил ее желание. Да еще как! У Вики губы вспухли, пока они шли из прихожей в комнату. Она ничего не видела, ей казалось только, что все вокруг какое-то ослепительно-белое. Сначала она думала, что от волнения так кажется, но когда зрение у нее ненадолго, пока Максим Леонидович раздевался, прояснилось, то она поняла, что обои действительно белые, и от этого комната выглядит как колыбель принцессы из сказки про Спящую Красавицу. Да, феи принесли новорожденной принцессе подарки именно к такой колыбели. Так в книжке было нарисовано, Вика запомнила с детства.
Но мгновенья, когда она могла что-то видеть вокруг себя и с чем-то это видимое сравнивать, закончились сразу же, как только Максим Леонидович положил ее на кровать прямо поверх гладкого, без единой морщинки, белого покрывала и сам лег с ней рядом. Одежды на нем уже не было, и это смутило Вику так, что захотелось зажмуриться.
Она вообще относилась ко всему этому настороженно. Девчонки много разговаривали об этом вечерами в спальне, но на самом деле ничего этого в детдоме не было: Ольга Васильевна следила, и воспитатели все следили тоже. У некоторых девчонок, правда, это происходило с парнями в школе, то есть после школы, и там уж было не уследить, конечно, но у Вики… Сколько она ни присматривалась к парням, и даже к тем, которым явно нравилась, ни один из них не вызывал у нее желания попробовать, что это за штука такая, секс. А стыдиться того, что вот кто-то уже попробовал, а она еще нет… Ну разве будет нормальный человек стыдиться того, что отличается от других?
В общем, теперь, лежа рядом с Максимом Леонидовичем, вернее, уже не рядом, а в его объятиях, Вика почти что испугалась. И испугалась почти, а не совсем только потому, что влюбилась в него; это было ей теперь совершенно уже понятно.
И еще потому, что он был ласковый. Трепетно ласковый. И в этом его нервность проявлялась тоже.
Тело у него было горячее, Вика почувствовала сильный жар, когда он прижался к ней весь – плечами, животом, ногами и даже пальцами ног. Жар был такой, что она могла бы подумать, у него температура, но все-таки понимала, что это совсем другое.
– У тебя уже был кто-нибудь? – вдруг отстранившись от нее, спросил он.
Жар в нем при этом не утих, чувствовался даже на расстоянии.
– Нет, – сказала Вика.
Он замер. Потом выдохнул:
– Зачем ты мне это сказала?
В его голосе послышалось отчаяние.
– Но вы же спросили, – ответила она.
Он замер, не придвигаясь к ней. Это длилось, кажется, очень долго. Вика лежала молча и неподвижно.
– Поздно!
Он произнес это неожиданно, резко и громко. Вика вздрогнула. Но прежде чем она успела понять, к чему относится его «поздно» и что означает, Максим Леонидович навис над ней, накрыл ее собою, и она почувствовала, что ее больше нет.
Ее – нет, а есть только он, ставший ею, весь он у нее внутри, и это так странно, что даже не больно. Должно быть больно, девчонки рассказывали, что даже орали в первый раз, но она вот чувствует совсем другое – полную перемену себя, превращение в какое-то новое существо. Как это удивительно, чувствовать такое!
Боль она все-таки ощутила, но длилась эта боль очень недолго, Вика только вскрикнуть успела. И сразу подавила в себе вскрик – стыдно же кричать и как-то глупо, ведь ничего страшного не происходит.
А когда эта мгновенная, до вспышки в глазах боль прошла, ей стало необыкновенно хорошо. Прекрасно ей стало! Плечи Максима Леонидовича она видела так, как будто растянули над ней огромную ткань, и та колеблется, вздрагивает под каплями дождя, трепещет от ласкового ветра…
Максим Леонидович отстранился, приподнялся. Теперь он стоял над Викой на коленях, и она, глядя снизу вверх, могла рассмотреть его лицо во всех подробностях. На лбу у него блестели светлые капли, глаза были закрыты, и на щеках лежали тени от ресниц. Какие длинные, оказывается, у него ресницы! Глаза закрыты, а губы, наоборот, чуть приоткрылись. Как будто улетела стрела, выпущенная из этого прекрасного лука…
– Люди сами себя не знают, – произнес он. – Так ты сказала?
Вика не помнила. Может быть, и сказала, какое это имеет теперь значение? Она вглядывалась в него, вслушивалась в себя, и это действовало на нее так ошеломляюще, что все другие явления жизни казались ей несуществующими.
Она думала, что Максим Леонидович снова ляжет рядом и обнимет ее, но он только быстро поцеловал ее и сразу же встал на пол, надел халат, который висел рядом с кроватью на какой-то необычной стоячей вешалке из светлого дерева. Халат был такой же белый, как и все в этой комнате.
– Хочешь кофе? – спросил Максим Леонидович. – Обеда нет, к сожалению. Завтра придет помощница, приготовит.
Непонятно, зачем он это сказал. Чтобы Вика помощницу дождалась, что ли?
Кофе ей не хотелось. Происшедшее слишком переполняло ее. Оказывается, секс – это совсем не то, что она о нем слышала. Это что-то совсем не физическое, то есть физическое не имеет особенного значения, то есть оно забывается сразу же, как только заканчивается, а то, что не забывается, – как назвать?