– Говорят, завтра будет метель, – сказала Эм. – Я слышала штормовое предупреждение.
Для Гамаша это было новостью.
– И сколько снега ожидается?
– Метеорологический канал сообщил, что выпадет до тридцати сантиметров. Вы никогда не попадали в снежную бурю? – спросила Эм.
– Один раз попал – ехал по Абитиби. Было темно, на дороге ни одной машины. Я потерял ориентацию. – Он снова увидел рой снежинок в свете его фар, мир сузился до этой сверкающей воронки. – Я сделал неверный поворот и попал в тупик. Дорога все время сужалась. Разумеется, я сам был виноват. – Он подался вперед и прошептал: – Я был упрямцем. Только ш-ш-ш!
Он оглянулся.
Эмили улыбнулась:
– Это останется нашим маленьким секретом. И к тому же я уверена, что в эту историю никто не поверит. Что же случилось дальше?
– Дорога все сужалась и сужалась. – Гамаш показал это руками, сложив ладони, будто в молитве. – Затем стала практически невидимой. Превратилась в тропинку. – Он повернул руки ладонями вверх. – А потом – вообще ничего. Остались только лес и снег. Высота сугробов доходила до дверей машины. И мне никуда не деться – ни назад, ни вперед.
– Как же вы выпутались?
Он помолчал, не зная, какой ответ ей дать. Все ответы, которые просились на язык, были правдивыми, но у правды имеются разные уровни. Ему предстояло задать ей непростой вопрос, а потому он решил, что должен проявить к ней максимум уважения.
– Я молился.
Она посмотрела на этого большого человека, уверенного, привыкшего командовать людьми, и кивнула.
– О чем вы молились? – Она не собиралась снимать его с крючка.
– Перед тем как это случилось, мы с инспектором Бовуаром расследовали одно дело в рыбацкой деревеньке Бе-де-Мутон на Нижнем Северном побережье.
– Эту землю Господь отдал Каину, – вдруг перебила его Эм.
Гамаш знал эту цитату, вот только ему редко попадались люди, которые ее тоже знали. Когда в XVII веке землепроходец Жак Картье первым из европейцев увидел это пустынное обнажение породы в устье реки Святого Лаврентия, он написал в своем дневнике: «Вероятно, Господь отдал эту землю Каину».
– Может быть, меня тянет к прóклятым, – улыбнулся Гамаш. – Наверное, поэтому я гоняюсь за убийцами вроде Каина. Эта земля голая и пустынная, там практически ничего не растет, но для меня она необыкновенно прекрасна. Нужно только знать, как смотреть. Здесь это просто. Здесь красота повсюду. Реки, горы, деревни, в особенности Три Сосны. Но в Маттон-Бей [89] это не так очевидно. Там красоту нужно искать. Она в лишайниках на камнях и в крохотных алых цветах, почти невидимых. Нужно встать на колени, чтобы увидеть. Красота там в весеннем цветении морошки.
– Вы нашли вашего убийцу?
– Нашел.
Но по его интонации она поняла, что это было не все. Она помолчала, но, когда за этим ничего не последовало, решила спросить:
– А что еще вы нашли?
– Бога, – просто ответил Гамаш. – В столовой.
– И что же он ел?
Вопрос был настолько неожиданным, что Гамаш ответил не сразу.
– Торт из безе с лимоном, – со смехом сказал он.
– Почему вы думаете, что это был Бог?
Разговор шел совсем не в том русле, какое он наметил.
– Я не думаю, – признал он. – Возможно, это был обычный рыбак. Одет он был точно как рыбак. Но он посмотрел на меня из другого угла зала с такой нежностью, с такой любовью, что я замер на месте.
Ему хотелось отвести взгляд, посмотреть на теплую деревянную поверхность, на которой покоились сейчас его руки. Но Арман Гамаш не отвел глаза. Он смотрел прямо на Эмили.
– И что же сделал Бог? – спросила она приглушенным голосом.
– Он доел торт и отвернулся к стене. Какое-то время казалось, что он трет стену, затем он снова повернулся ко мне с самой сияющей улыбкой, какую я видел. Радость переполняла меня.
– Мне кажется, радость часто вас наполняет.
– Я счастливый человек, мадам. Мне очень везет, и я это знаю.
– C’est ça [90] , – кивнула она. – Тут все дело в знании. Я стала по-настоящему счастлива, только когда погибла моя семья. Ужасно.
– Кажется, я вас понимаю, – сказал Гамаш.
– Их смерть меня изменила. В какой-то момент я обнаружила, что стою в своей гостиной и не могу двинуться ни назад, ни вперед. Вмерзла в пол. Вот почему я спросила про снежную бурю. Именно это я тогда и чувствовала. И это продолжалось долгие месяцы. Я думала, что потерялась в белой мгле. Все запуталось, все стонало. Я не могла двигаться дальше. Я собиралась умереть. Не знала как, но знала, что эта утрата мне невыносима. Я запнулась и остановилась. Как вы в снежную бурю. Потерялась, не знала, куда идти, оказалась в тупике. В моем случае это, конечно, был фигуральный тупик. Мой тупик был моей собственной гостиной. Я потерялась в самом знакомом для меня, в самом удобном месте.
– И что случилось?
– Раздался звонок в дверь. Я помню, как решала, что мне делать: то ли открыть дверь, то ли покончить с собой. Но звонок прозвучал еще раз, и тут я не знаю, наверно, сработало мое воспитание. Я поднялась и пошла. И увидела Бога. У него в уголках рта были крошки торта-безе с лимоном.
Темно-карие глаза Гамаша широко раскрылись.
– Я шучу. – Она притронулась пальцами к его запястью, и Гамаш рассмеялся над собой. – Оказалось, что это дорожный рабочий, – продолжила она. – Он хотел воспользоваться моим телефоном. В руках у него был дорожный знак.
Она остановилась на несколько секунд, прежде чем продолжить. Гамаш ждал. Он надеялся, что на этом знаке не было написано «Конец близок» [91] . Зал бистро словно погрузился в туман. В мире остались только маленькая, хрупкая Эмили Лонгпре и Арман Гамаш.
– На нем было написано: «Осторожно, гололед».
Несколько мгновений они молчали.
– Как вы поняли, что он Бог? – спросил Гамаш.
– Когда горящий куст становится неопалимой купиной? – спросила в ответ Эм, и Гамаш понимающе кивнул. – От моего отчаяния не осталось и следа. Скорбь, конечно, никуда не делась, но в тот момент я поняла, что мир – это не темное, безнадежное место. Я испытала огромное облегчение. В то мгновение я обрела надежду. И ее подарил мне этот незнакомец с дорожным знаком. Я понимаю, мои слова могут показаться вам смешными, но для меня мгла вдруг рассеялась.