— Какие люди! — сказал Сидоренко, усаживаясь рядом с Рябчуком. — Здорово, Мишаня! Чего гриву опустил, не рад, что ли?
— Здоров, коли не шутишь. — Рябчук вытер ладонь о салфетку и протянул Сидоренко. Тот пожал протянутую ладонь и схватил со стола меню.
— Ну, чем здесь кормят? Есть че-нибудь приличное в топку бросить?
— До фига, — ответил Рябчук. — А ты че такой бойкий? Обкурился или остограммился?
— Когда я курю, я овощ, — ответил Сидоренко, пробегая глазами меню.
— А-а, — протянул Рябчук. — Значит, остограммился?
Сидоренко кивнул:
— Угу. С Вальком Рыжим по коньячку вдарили. У него у дочки сегодня день рождения.
— А че, у него дочка, что ли, есть?
— Есть.
Рябчук удивленно хмыкнул.
— Ни фига себе, — сказал он и философски добавил: — Вот так живешь-живешь — и ни хрена, блин, не знаешь.
— Точно, — кивнул Сидоренко. Он закрыл меню и отложил в сторону. Чуть наклонился к Рябчуку и сказал, понизив голос: — Короче, Миня, тут такое дело… — Он огляделся по сторонам и продолжил: — В общем, есть маза срубить три куска грина почти на шару. Только надо денек на точке посидеть.
— Че за точка? — не отрываясь от еды, спросил Рябчук.
— Да на мешочников заезжие наехали. Чисто на лоховского играют.
— И че?
— Да ниче. Надо чисто показаться. Покрутиться там, то-се. Типа мы при деле.
— А-а. — Рябчук взял салфетку и вытер жирный рот. — А когда?
— Завтра или послезавтра. Но только на весь день.
Рябчук нахмурил рыжеватые брови и что-то прикинул в уме. Затем с видимым сожалением покачал головой:
— Не, не могу.
— А че такое?
Рябчук замялся.
— Да я тут при деле…
— Че, все время? — удивился Сидоренко.
Рябчук кивнул:
— Ну. Вот только пожрать и вырываюсь. Все время приходится там торчать.
— А где?
— Да в одном месте, — нехотя ответил Рябчук. Сидоренко ухмыльнулся:
— Че, секрет, что ли?
— Да нет. Так… просто.
— Ну ты, Миня, Штирлиц. — Сидоренко покачал головой и насмешливо добавил: — Прямо Мата Хари.
— Ты за базаром следи, — машинально заметил Рябчук.
— Да ладно тебе. — Сидоренко повернулся и щелкнул пальцами официанту. — Дай нам графинчик и че-нибудь зажевать, — сказал он, когда официант подошел.
— Горячее или холодное? — вежливо осведомился официант.
— И горячее, и холодное, — сказал Сидоренко. Официант кивнул и удалился.
— Мне вообще-то пора, — сказал Рябчук. Сидоренко наморщил длинный нос и небрежно махнул тощей рукой:
— Да ладно тебе, Мишаня. Дернешь полтинничек и пойдешь. Чисто за встречу.
— Ну если только за встречу, — неуверенно пробасил Рябчук.
Сидоренко внимательно вгляделся в бывшего приятеля. Михаил Рябчук был на год его моложе, но выглядел как здоровый, заматеревший мужик. Толстая шея, небритые щеки, коротко стриженные волосы. Глаза маленькие и жестоко прищуренные, а в них — явное недовольство. Но недовольство не сиюминутное, а застарелое и тщательно скрываемое. Тому, кто общается с Рябчуком ежедневно, это недовольство, пожалуй, даже и незаметно.
— Как оно вообще? — спросил Сидоренко после первой рюмки, пытаясь прощупать почву.
— Да нормально, — пожал плечами Рябчук. — То черно, то бело.
В былые годы на вопрос «как поживаешь?» Рябчук с неизменным оптимизмом отвечал «лучше всех!».
«Видать, и впрямь что-то тяжелое и невысказанное лежит у него на душе, раз он заговорил о черных полосах», — решил Сидоренко.
Он снова разлил водку по рюмкам.
— Ну давай, Миня! Чтобы никто при нас не врубал босса и мы были свободными людьми!
— Давай, — кивнул Рябчук. — Дельный тост. — Его маленькие глазки при этом тоскливо блеснули.
«Ага, в цель», — понял Сидоренко.
— А че, Миня, — начал он небрежным тоном, — правду говорят, что вы с Олежей Марковым все еще под Десантником?
Вилка дрогнула в толстых пальцах Рябчука. Он свирепо посмотрел на Сидоренко.
— Не знаю, как Олежа, — прорычал он, — а я лично никогда ни под кем не ходил.
Сидоренко пожал плечами:
— Да я просто так спросил. Ты сам только что говорил, что не можешь вырваться. Я и подумал, что ты под Десантником. Он не любит, когда не выполняют его приказов.
— Это он пусть бабе своей приказывает, — угрюмо отозвался Рябчук. — А я делаю что хочу, понял?
— Понял, — кивнул Сидоренко. — Давай за это и вмажем.
Они снова выпили.
— Че-то мало, — сказал Сидоренко, заедая водку квашеной капустой. — Давай еще по одной — вдогонку, а?
— Давай, — согласился Рябчук.
И они выпили еще по одной. Сидоренко наливал водку щедро, до самых краев. Он по опыту знал, что Рябчук, несмотря на мощную комплекцию, спиртное переносит плохо и «сгорит» гораздо раньше его. На это Сидоренко и рассчитывал.
И не прогадал. Еще через несколько тостов Рябчук действительно «сгорел». Язык его развязался. Подталкиваемый небрежными и как бы не относящимися к делу вопросами Сидоренко, он рассказал всю подноготную своего «большого дела».
Сидоренко слушал внимательно, Как священник пли психотерапевт. Когда нужно, поддакивал, когда нужно — издавал восхищенные возгласы, а когда нужно — хмурил брови и сочувственно качал головой.
— Мы бы, может, под эту шнягу и не подписывались, разглагольствовал Рябчук. — Но Десантник сказал, что на этом терпиле можно хорошо заработать. Там и делать-то особо ничего не надо было. Просто взять его у шлагбаума, пересадить в нашу тачку и увезти на дачу. Не, ну, конечно, сначала-то попахать пришлось. Мы этого терпилу целую неделю выслеживали. План разрабатывали. Только после этого взяли.
— М-да… — понимающе протянул Сидоренко. — А че сразу-то не замочили? Охота было возиться?
— Да я бы замочил, но Десантник запретил. Он и сам не со своего голоса поет. Ему какой-то хрен все расписал — чего, как и куда.
— Че за хрен?
Рябчук пожал крутыми плечами:
— Да я сам не знаю. Знаю только, что он из ментовки. Десантник ему давно отстегивает.
— И не жалко?
— А че — жалко? Зато всегда в курсе. Если где какой шмон или рейд — мы ни при делах. У Десантника все схвачено. И тут, и в Москве.
— Это дело, — одобрил Сидоренко. — Главное, чтобы терпила ваш не закрылся раньше времени. Кормите его хоть?