— Только то, что я видела своими глазами.

Джек непонимающе уставился на нее, растерявшись еще больше.

— Подождите. Вы с Гектором встретились после того, как умерла моя мать. Так что же вы могли видеть?

— Я видела мужчину, жившего воспоминаниями о женщине, которую он не мог забыть.

— Многим доводится носить в себе неразделенное чувство.

— Я бы назвала это навязчивой идеей, даже одержимостью.

— Сам он наверняка считает это сентиментальностью.

— Здесь не было ничего сентиментального. Этот мужчина напугал меня до смерти. Поэтому я и развелась с ним. Однажды я стала следить за ним, — сказала она напряженным голосом.

— Что?

— Он имел обыкновение уходить из дома по субботам и никогда не говорил мне, куда направляется. Поэтому однажды я проследила за ним.

— И куда он пошел?

— На кладбище «Флэглер мемориал парк».

— Там похоронена моя мать. Он приходил к ней на могилу?

— Да. Каждую субботу.

— Даже после того, как женился на вас?

— Да.

— И поэтому вы развелись с ним?

— Меня беспокоили не только его визиты на кладбище.

— Что еще?

— Он вел себя очень странно.

— Я бы хотел узнать, что именно показалось вам странным.

— Как я уже сказала, я последовала за ним на кладбище. Я спряталась за мавзолеем, чтобы он меня не заметил. Он огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто за ним не подсматривает. А потом…

Джек почувствовал, как сердце учащенно забилось у него в груди.

— Что потом?

Голос у нее задрожал.

— Потом он лег на ее могилу.

Джек похолодел.

— А потом он… — Голос у нее сорвался. Она не могла выговорить остальное, да и Джек больше не хотел ее слушать. Она не отрывала глаз от своей чашки с кофе. Джек смотрел на ее лицо, но перед глазами у него все расплывалось.

— И вы развелись с ним, — произнес Джек, чувствуя, как в нем закипает гнев. — И все эти годы он оставался другом моего отца. Пожимал ему руку, улыбался ему в лицо, приходил на дни рождения, использовал его для накопления собственного политического капитала.

— Я ничего не знала об этом, пока не увидела его сегодня вечером по телевизору. Но когда я услышала новости — в общем, я решила, что должна позвонить вам. Простите меня. Должно быть, это ужасно — узнать такие вещи о своей матери.

— Не нужно извиняться. Вы поступили правильно.

Они сидели и молчали. Никто из них не знал, как и о чем говорить дальше. Марица помешивала кофе, и ложечка подрагивала у нее в руке. Оттого что она рассказала о своей мрачной тайне, чувство неловкости только усилилось.

Джек взглянул на свои часы и поднялся.

— Завтра заседание. Мне пора идти.

Похоже, она испытала облегчение, увидев, что он собирается уходить. Проводив его в фойе, она открыла переднюю дверь.

— Еще раз спасибо, — произнес Джек на прощание.

Она пожала ему руку, и на лице ее появилось озабоченное выражение.

— Пожалуйста, ничего не говорите Гектору о том, что я вам рассказала. Сейчас я счастлива. Я снова вышла замуж и довольна своей жизнью.

Джек посмотрел ей в глаза и увидел в них не только беспокойство. Он увидел настоящий страх — давний страх, который вдруг снова спустя столько лет поднял голову. На мгновение ему показалось, что он смотрит в глаза своей матери. У него вдруг мелькнула мысль: не этот ли самый страх вынудил ее покинуть Бехукаль и пересечь океан? Внезапно на него снизошло озарение: Abuela могла и в самом деле купить ей билет до Майами, но Ана Мария села на самолет не потому, что так приказала ей мать. Она покинула Кубу не потому, что спасалась от позора. Она действительно бежала в поисках свободы, той свободы, которую могла понять только бывшая жена Торреса.

— Я не скажу ни слова, — пообещал Джек. Он повернулся и стал спускаться по ступенькам крыльца, уходя в тишину ночи. Когда за ним закрылась дверь, он обернулся, чтобы бросить последний взгляд на дверь, слишком массивную даже для этого большого дома, и на испуганную женщину у окна.

Глава пятидесятая

Кто бы ни придумал выражение «Нельзя войти дважды в одну реку», он наверняка не слышал о предъявлении контрдоказательств и опровержении свидетельств.

Джек занял свое место в центральном зале суда, вполне отдавая себе отчет в том, что суд, рассматривающий уголовное дело, редко заканчивается словами «Защита просит прекратить слушания». Обвинение имеет право вызвать свидетелей, чтобы опровергнуть доказательства защиты, и показания лейтенанта Джонсона не оставили Торресу другого выхода. Джек был уверен, что федеральный прокурор вызовет для опровержения по крайней мере одного свидетеля, и ему не нужно было говорить Линдси, кто скорее всего будет этим самым свидетелем.

— Ваша честь, — произнес Торрес раскатистым голосом, — Соединенные Штаты Америки вызывают Брайана Пинтадо.

В задней части зала заседаний распахнулись большие двойные двери. Как по мановению волшебной палочки, взгляды судьи, присяжных и нескольких сотен зрителей оказались прикованными к десятилетнему мальчугану.

— Свидетель, пожалуйста, пройдите вперед, — попросил судья.

В сопровождении судебного пристава Брайан медленно двинулся по центральному проходу. Глаза его метались по залу, словно выискивая дружеское лицо в толпе. Он нервничал, как, впрочем, нервничал бы любой на его месте, тем более ребенок. Но издалека — стоило Джеку прищуриться и не обращать внимания на разницу в росте между Брайаном и приставом — он казался на удивление взрослым. Брайан выглядел молодым человеком, а не мальчиком. Одетый в изысканный темно-синий костюм с красным галстуком, он храбро вышагивал по проходу. Но трезво воспринимать его Джеку мешали неясные и противоречивые воспоминания о маленьком мальчике на фотографиях, которые показывала ему Линдси, когда он впервые увидел своего биологического сына. Он вспомнил тот вечер у дома Алехандро Пинтадо, когда ему в первый раз довелось увидеть самого Брайана. Это был беззаботный мальчишка, катающийся на велосипеде в тупичке улицы, и Джек вдруг понял, что цепляется за тот образ и не хочет отпускать его. Однако здесь был зал суда, а не игровая площадка, и внезапно Джек почувствовал себя незадачливым папашей, который пропустил все: первые шажки ребенка, первые слова, футбольные матчи, выпускной бал, — все на свете. Брайан рос без него, как и полагалось при усыновлении; но Джек не мог избавиться от ощущения, что кого-то жестоко обманули — если не его самого, то Линдси, если не Линдси, то Брайана.

Если злорадная улыбка, появившаяся на губах Гектора Торреса, должна была испугать его, то этого не произошло.