— По слухам, здесь у вас все-таки достаточно мягкие порядки. Телевизоры, холодильники, мобильники… — сказал Зорин.
Его собеседник вспыхнул. Он расценил последнее замечание как критику и мгновенно принялся оправдываться.
— Холодильник, телевизор — да. Это теперь разрешается. За счет «клиента», разумеется. Но вот мобильные телефоны — это ни в коем случае! Людей для того и помещают в изолятор, чтобы изолировать. Вы только представляете себе, что начнется, если подследственный, получит возможность общаться с кем хочет, и таким образом влиять на ход следствия!
— Я-то представляю. А вот как на деле получается?
— В нашем учреждении регулярно проводятся плановые проверки камер и личные досмотры… — начальник торопливо полез в стол, вероятно, — за отчетом. Потом прервал свои поиски и решительно заявил. — Согласно графика… На завтра запланирован очередной профилактический осмотр с целью… э-э-э… обнаружения и выявления!
«Врет. Вот только сию же минуту и запланировал» — подумал Зорин, а вслух сказал:
— Ну, добро. Не стану больше вам мешать.
Едва за членами высокой комиссии закрылась
дверь, начальник следственного изолятора, схватил трубку внутреннего телефона:
— Капитана Балко ко мне в кабинет! Срочно!
Ну, а Виктор Петрович Зорин, покидая здание
изолятора, снова вспомнил решетчатый «стакан» и прямо на крыльце с наслаждением потянулся. Задача выполнена… Впрочем, не вполне — надо еще отчитаться. Он уселся в служебную, с мигалкой, «Волгу», дал знак водителю и охраннику «пойти покурить» и достал мобильный телефон.
Это была самая неприятная лично для него часть работы — отчитываться перед человеком, которого не любил, не уважал и, положа руку на сердце, немного побаивался. Но Виктор Петрович умел примиряться с обстоятельствами, переменить которые был не в силах. Что поделаешь, время летит: вот, вроде бы только входишь во вкус власти, ан глядь — уже в затылок дышит смена. Уже успели подрасти молодые политики, да еще какие борзые! Специально их, что ли, там, в Питере, обучают борзости и беспринципности. Себя Зорин относил к другому поколению политиков — людей более мягких, совестливых и все-таки с некоторыми принципами.
Отчитавшись о проделанной работе и получив короткое, скупое одобрение, Виктор Петрович вздохнул с облегчением. Теперь предстоял плотный обед в ресторане «Сибирские пельмени» и — снова круговорот дел, правда, чуть более приятных, чем поездка к зэкам, но тоже государственно важных. А как иначе? Как еще может вести себя человек, символизирующий собой вертикаль государственной власти?
XIV
Когда доктор сказал выздоравливающему Кабану, что на завтра намечен рентген «турецкого седла», пациент не поленился и попросил нянечку купить кое-что из нижнего белья. Лечился он долго, почти полгода провалялся на больничной койке и заметно поизносился. Братва его навещала — таскала фруктовые соки, апельсины и йогурты. Но просить мужиков купить новые трусы Кабан отчего-то стеснялся.
Правда, наутро, в рентген кабинете выяснилось, что можно было ничего не покупать: турецкое седло оказалось вовсе не там, где положено быть седлам, а находилось где-то в голове. Кабан удивился. А доктор еще больше удивился, рассматривая полученный снимок. Он даже позвал завотделением и двух медсестер — хирургическую и постовую — посмотреть на этот снимок. Те дружно цокали языками и качали головами, приговаривая: «Бывает же такое!»
Что уж там они такое углядели, Кабан не понял: на просвет муть какая-то черная по серому
Но доктор ему объяснил, что, судя по полученным повреждениям, Ромео вообще-то не должен быть вменяемым человеком, и весь резон ему был сделаться, идиотом. Видать, пуля, выпущенная сгоряча бывшим другом и учеником Кабана по имени Боб, пройдя навылет что-то там такое важное задела. Однако на уровне интеллекта это чудесным образом не сказалось.
— Пациент жив и здоров, несмотря на усилия врачей, — пошутил доктор свою профессиональную шутку. И посоветовал в дальнейшем стараться избегать не только пуль, но и любых травм головы. — Даже по комару, который, не ровен час, сядет на лоб, ладонью ни в коем случае не бейте. Просто смахните его аккуратно, а то и вовсе перетерпите, пока он поест.
Кабан пообещал именно так и поступать. Доктор не сказал вслух, но со свойственным большинству медиков циничным юморком наверняка подумал: «Знать, — не много и было того интеллекта, если даже пуля ему не повредила». Положа руку на сердце, можно с уверенностью сказать: это чистая правда.
Криминальный авторитет по кличке Кабан интеллектуалом никогда не был. Даже потенциально. Не был он также и дурачком. И уж точно, ни при каких обстоятельствах, про него нельзя было сказать «порядочный человек». Кабан относился к той удивительной породе людей, у которых все разновидности ума и морали заменяет практическая сметка. Это самое подходящее слово: Кабан был на редкость сметлив. Сметливым же он остался и после ранения.
Первым делом после выздоровления Кабан полетел в Красносибирск. Его конфетный бизнес — дело, которым он занимался до болезни, — вполне уцелел, и приносил неплохой доход. В конфетные поставки он в свое время ввязался сдуру, но потом как-то освоился и решил: занятие ничуть не хуже любого другого. Даже, пожалуй, приятнее многих других. Согласитесь, гораздо труднее ненавидеть того, кто пришел к тебе не с мечом, но с конфетами…
И вот здесь стали проявляться некоторые необратимые изменения в психике Кабана, не отмеченные докторами при тестировании. Во-первых, ему стало нравиться, когда… его хвалят. Чувство это, незнакомое прежде, расцвело, когда он сделался героем, и его лицо дважды мелькнуло в новостных передачах по центральным каналам. Это было связано с эпизодом, когда Кабан поймал и обезвредил убийцу бывшего директора комбината Рыкова. Кабана хвалили, пожимали руку и брали у него интервью. Тот факт, что героем он сделался в результате собственной подлости (сначала позволил киллеру сделать черное дело и- только после этого поймал и обезвредил) как-то отошел на задний план. А после сквозного ранения в голову и вовсе забылся. Но приятное ощущение от собственного благородства осталось.
Говорят, что человек, поглядевший в глаза собственной смерти, многое начинает воспринимать иначе. Так случилось и с нашим героем. Он многое напрочь забыл, а кое-что, наоборот, вспомнил, чего вовсе никогда не было. Но самое поразительное в том, что он стал гораздо менее агрессивным. Вот наглядный пример. После возвращения из московской клиники он практически охладел к рэкету. Ну, то есть два-три раза наехал на мелких торговцев — так, по привычке, чтобы, как говорится, не терять формы. Да и то не в самом Красносибирске, а на периферии. А потом и вовсе утратил интерес к этому делу.
Другие же картины из прошлого, наоборот, стали более выпуклыми и возвращались регулярно. И, в частности, тема любви зазвучала особенно пронзительно.
Кабан (хотя в данном случае уместнее было бы называть его родным именем Ромео) знавал в своей жизни большое чувство. Любовь эта была в прошлом и носила характер скоротечного брака с драматической и крайне неприятной концовкой. В прошлом судьба нечаянно свела его с Надеждой Холмогоровой — женщиной иного круга. Наденька была аспиранткой, женой профессора и воспитана так… Одним словом, принцесса Диана! Иначе не скажешь.