Визард молча положил в карман «газовик», открыл дверь. Давай, мальчик, работай.
УВОДИ ЕГО… РАСПЛАВЬ ГРАНЬ МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ВЫМЫСЛОМ, СДЕЛАЙ СТАРОГО ТРУСЛИВОГО РОСТИСЛАВА СМЕЛЕЕ, ЧЕМ ОН ЕСТЬ, НАЖМИ НА ВСЕ ПРУЖИНКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ, НА СТРАХИ, КОМПЛЕКСЫ, МЕЧТЫ…
Уведи его…
— А ты — любишь этот город? — спросил Слава.
— Питер больше, — Ярослав передернул плечами. Зачем Визитер напомнил?
ОНА НЕ ЛЮБИЛА МОСКВУ…
— Угу. «Как наивно и безответно я люблю этот город»… — Слава, согнувшись у окна, крутил головой, словно высматривал что-то.
А на что смотреть-то? Пути, платформы, дома — то ли пригороды, то ли уже московские окраины. Люди…
Люди везде одинаковы. И что в занесенном снегами сибирском поселке, что в казахском ауле, что на Арбате — все равно, она проступает — «печать вырождения на лице». Неважно, какую форму она примет: пропойцы с вязанкой пустых бутылок, или здорового парня, который носится вдоль поезда, продавая денатурат, или раскрашенной девочки, посещающей авангардные спектакли, но не прочитавшей в жизни ни строчки.
Печать вырождения. Шлеп-шлеп-шлеп… И он ее не избежал. Может быть, он просто рискует поднять глаза и увидеть то, что незаметно другим. Увидеть печать в себе.
Поезд проходил мимо платформы, замедляя ход. Ярослав скользнул взглядом по лицам. Привычно, «профессионально». Зная, что все равно не запомнит лиц, а если и запомнит, то никогда не сможет описать, вдохнуть в них жизнь. Но зацепятся какие-то детали, мелочь, которая рано или поздно отольется в слова.
— Я думаю, мы сразу разделимся, — небрежно сказал Визитер. — Я рвану в «БТУ», ты в «Лодур». Надо выколотить побольше бабок.
— Откуда в тебе такая несокрушимая уверенность?
— От полного отсутствия ее. Крайности сходятся. Ты согласен с раскладом? «БТУ» орешек покрепче, но и заплатить могут больше.
— А дальше?
— Если все получится быстро, то надо сразу снять квартиру на месяц-другой. Дело может затянуться. А если сегодня останемся без денег, то я созвонюсь с Озеровым, переночую у него. Ты можешь напроситься к Степке. Но лучше бы их не ставить в известность о том, что Ярослав Заров в Москве.
— Ты серьезно?
— Да, конечно. Ребята могут попасть под удар. Ты же видишь, конкуренты не церемонятся. Они хорошо экипированы… Слушай, постарайся не продешевить в издательстве.
Ярослав кивнул.
— Ты меня поражаешь… Визитер. Спасение мира и выколачивание денег.
Слава захохотал.
— Знаешь, в прежних визитах я поразил бы тебя еще больше. Спасение мира и грабеж на большой дороге, например.
— Кем тебе доводилось быть, Слава? — помолчав спросил Ярослав.
— Многими. Менестрелями и поэтами, писателями и художниками. Думаю, имена не столь важны.
— В следующий раз ты вполне можешь оказаться режиссером. Или, вообще, автором компьютерной игрушки.
— Да… если он будет, следующий раз.
— Если будет, вспомни меня.
Слава кивнул.
— Вспомнить мне не дано. Я тебя придумаю, Ярик.
— Спасибо и на этом. Слава, за кого мы возьмемся?
— Я бы предпочел Корректора. Но… боюсь, он нам не по зубам.
— Что такое Тьма, Слава?
— Вот уж не ожидал такого вопроса… от тебя.
— И все таки?
— Тьма — это просто отсутствие света, Ярик. Я не издеваюсь! Отсутствие границ. Свобода направлений. Право быть независимым от других, от мира.
— Так просто?
— Да. Тьма — это вечный ребенок, этакий невзрослеющий Питер Пэн. Бесконечная игра. Свобода всех направлений — вот ее визитка. Возьми тьму за руку и иди в никуда. Не останавливаясь ни перед чем и ни перед кем. Тьма — это «я хочу» вместо «я должен». Тьма — это вера в себя. Тьма — это невозможность посмотреть на себя. Тьма всегда рядом, тьма ждет своего часа, тьма повелевает — но стоит подчиниться, и она станет слугой. Оправдает все.
— Я понял.
— Посмел бы ты не понять! Нас спасает лишь одно, Ярик. Нет линии, которая пошла бы на союз с тьмой. Она всегда одинока. Всегда против всех. И потому проигрывает.
Визитер замолчал, прищурился, глядя в окно.
— Пока мы займемся Посланником Развития. Знаешь, почему? Он может стать тем, что так ненавидит. Тьмой. А двух Посланцев Тьмы нам не победить.
— Слава, а тебе не кажется, что в этот раз Тьма пришла всемером?
— Я надеюсь, что ты неудачно пошутил, — не оборачиваясь, ответил Визитер.
— Вера в свою правоту, отсутствие границ — это же и твой лозунг. «Мы знаем, что мы правы — и победим остальных!» Разве не так?
— Нет. В нас нет равнодушия, Ярик. Мы не считаем, что мир создан для нашего удовольствия. Мы пытаемся дать счастье другим — пусть каждый видит его по разному. Веришь?
— Хочу верить.
— Не бросай меня, Ярик, — тихо сказал Визитер. — Не бросай. Когда прототип разочаровывается в собственной линии, перестает в нее верить — Посланник обречен. Так погибла Сила. А это был не худший из нас.
— Значит, и мы на что-то годны.
— Конечно.
Много ли времени надо на сборы, когда вся прошлая жизнь стала смешной и ненужной…
Анна носилась по квартире, проверяя, не забыли ли они чего. Да и порядок надо навести, хоть какой-то, после вчерашнего-то дня. Безумного дня, но такого прекрасного. Они опять пили шампанское, и снова любили друг друга… да, любили! Она больше не стыдилась этого, поняла, как правильно и красиво было случившееся. Какие могут быть границы у любви — тем более, для нее? Вся плоть — трава. Все равно перед ним…
Вчера Мария сходила в парикмахерскую. Ненадолго, но Анна извелась, прежде чем прозвучал звонок в дверь. Мария преобразилась, сделала короткую стрижку, покрасила волосы в светло-коричневый цвет. Она стала еще прекраснее — если это возможно. Конечно, внешность ее не заботила, но Прототипов, тех, кто не видел их, будут в первую очередь настораживать девушки-близнецы. А они теперь не слишком похожи. Только вот Посланцев так не обманешь. Они чувствуют и друг друга, и Прототипов. В них сила зла, но им все равно не победить…
— Не суетись, девочка, — Мария, закинув ногу за ногу, наблюдала за ней. — Мы успеем. Закрой газ, краны в ванной, причешись, и мы пойдем.