Толпа — это толпа.
У нее свои законы.
У нее свой разум.
Вой. Взметнувшийся к арке потолка, как цепная реакция охвативший тех, кто и выстрелов-то не услышал. И движение… во все стороны сразу… это называется броуновское движение, так, Владимир Петрович, преподаватель физики в нашей школе?
ВИДИТЕ, КАКОЙ Я УМНЫЙ — КОГДА В МЕНЯ СТРЕЛЯЮТ?
Кирилл бежал. Вновь. Как в страшном сне, все повторялось. Вместо подъезда — подземный переход. Вместо мамы — этот смешной старик.
Треск автомата. Он даже не такой страшный, как пистолетный выстрел.
БЕГИ, КИРИЛЛ, БЕГИ!
Он будет убегать всегда. Всю жизнь. Все повторилось, и так оно будет всегда. Никому нет дела, ни толпе — где сотни здоровых мужиков разбегаются под свинцовым градом, когда могли бы с тем же риском для жизни просто затоптать человека с автоматом, ни пришельцу со звезд, который бежит рядом, ни Аркадию Львовичу — он ведь тоже убегает, скользя сквозь обезумевшую толпу, не то забыв о вспышке своей отваги, не то разуверившись в собственной меткости.
БЕГИ, КИРИЛЛ, БЕГИ!
Это все, что тебе осталось. Страх и бегство. Навсегда.
Карамазов пригнулся, когда первая пуля пронеслась над головой.
«ПМ». Его собственный. Он узнал его не по бою — обостренным до предела чутьем, подаренной тьмой силой. Ох, старички-разбойнички… Посланник вернулся в заваленный трупами дом — и вынул оружие из рук мертвеца. Прощай, версия самоубийства. Здравствуй, старый знакомый.
А бьешь ты по-прежнему косо. Пристрелять надо было!
Еще один выстрел — Илья скользнул к стене, пропуская пулю.
Пуля — дура, пуля-дура…
Вокруг началась паника. Люди метались, еще не понимая, откуда стреляют, и куда стоит бежать. Толстая, безразмерная какая-то, женщина заслонила старика, и Карамазов, уже нажимающий на курок, срезал ее длинной очередью. Не меньше пяти пуль… они что, вязнут в этом ходячем окороке?
Женщина продолжала бежать, смешно заплетая ноги, словно какая-то мультяшная героиня, комический персонаж триллера, кровь хлестала из ран на спине, а она все не падала — малоэкспансивные пули, дьявол их побери!
Старик опустил пистолет, бросился в сторону. Зацепил он его или нет? Илья повел ствол, но толпа напирала, и не было линии прицела. Угораздило же мальчишку упасть! Он собирался сделать их в вагоне — грязно, но надежно, десятка три трупов, вагон мертвецов между Комсомольской и Мира…
Карамазов открыл огонь. Это уже было просто самосохранением, тут даже тени сомнений быть не может, нормальная реакция человека, вокруг которого безумствует толпа.
Ведь так?
Он стрелял короткими очередями, укладывая тех, кто бежал к нему, и в толпе сработал какой-то коллективный разум, толпа прозрела, опомнилась, с воем кинувшись в обе стороны по туннелю, сметая тех, кто шел навстречу, и наверняка всполошились менты, толкущиеся у каждого входа.
Черт, грязно будет на выходе!
И милиция встанет на дыбы, когда он уложит пяток-другой патрульных.
Карамазов перещелкнул обойму. Последняя. А надеяться на Харина теперь не стоит. Узнав о бойне в метро, тот сегодня же смоется в Швейцарию или Австрию…
Суки!
Илья оскалился, переступая через стонущие, дергающиеся тела. Многие выживут. Пускай. Он же не психопат. Все равно лица никто не запомнит — слишком велик шок.
— Дяденька…
Он замер, глядя на маленькую, лет пяти девчушку, с ужасом глядящую на него. В ярко-оранжевом комбинезончике, вязаном голубом берете, очень хорошенькая. Илья улыбнулся девочке, присел на корточки.
— Как тебя зовут, маленькая?
Девочка молчала.
— Где твоя мама?
— Убежала… — слабый взмах ладошкой. Илья покачал головой. Вот ведь гадина! Ребенка бросила! Сказал бы он, что о ней думает… но нехорошо ругать родителей при детях. Это очень, очень вредно для детской психики.
— Ну так беги следом! — весело сказал Карамазов. — Догоняй!
— Можно? — тихо сказала девочка.
— Конечно. Давай… побежали-побежали…
Он шагнул вслед девочке, и еще успел шлепнуть ее по попке, когда та метнулась, лавируя среди грузных, нелепо раскинувшихся тел. Улыбнулся вслед, поглядел на ладонь, которую словно током пробило.
Домой пора.
Очень хочется побыстрее оказаться дома.
Карамазов побежал обратно, к выходу на вокзал. Будет жарко. Будет очень грязно.
Ничего.
Главное — вырваться из подземной ловушки. Толпа у трех вокзалов не рассеется даже от ядерного взрыва. Он уйдет. И нет больше никаких сомнений, нет страха от досадной осечки.
Силы слишком много не бывает.
Шедченко полдня болтался по даче. Поиграл с охраной на огромном бильярде, тряхнув стариной и продемонстрировав настоящий, армейский класс игры. Ему, похоже, позволено было все… он стал каким-то странным хозяйским гостем, неожиданным приближенным уважаемого работодателя.
А, кстати, ведь действительно уважаемого! Редкие реплики охраны не оставляли места сомнениям, Хайретдинова любили.
Не самый плохой выбор он сделал.
Семен, тот паренек из охраны, что заходил к нему утром, притащил упаковку пива. Шедченко расстегнул рубашку — легко все-таки он стал уставать, сел чуть в сторонке, откупорил банку. Пиво было холодным и крепким. Хорошо.
Какой неожиданный и странный отпуск у него вышел…
Семен покосился на него, задержал взгляд на шраме, тянувшемся над ключицей, коротко спросил:
— Чечня?
Шедченко покачал головой. Да, скоро пацаны будут помнить лишь одну войну…
— Афган. Чечня — это ваша заморочка.
— Заморочка, — хмыкнул охранник. — Да, ты же хохол.
— Я уже сам не пойму, кто я, — отпивая пиво сказал Шедченко. — Но воевал за Союз.
— Ясен пень… — Семен продолжал коситься на него. — Ты и впрямь полковник, Николай?
— Да.
— В отставке?
— В отпуске.
Один из охранников слегка подтянулся. Недавно из армии, что ли…
— А в наших званиях это как? — Семена не оставляло любопытство.