— Неправда! — горячо возразила я. — В ноги!
— Детки, — покачала мама головой. — Никакой серьезности! Сережа, поставь эту коровушку на землю, и нечего ее баловать! А то придется тебе таскать ее на своих руках до старости! Учитывая ее аппетит, она годам к сорока наберет килограммов девяносто, и тогда пиши пропало!
— Ну вот, сразу про мои недостатки, — проворчала я, спускаясь с небес на землю. — И почему нельзя немного повоображать себя маленькой воздушной принцессой?
* * *
— Господи, до чего хорошо! — счастливо выдохнула я.
Я валялась на диване, вытянув ноги и укутавшись в плед. За окном продолжал молотить сошедший с ума от ощущения весенней свободы дождь, а мне было так тепло, так спокойно и уютно!
По телевизору шел фильм про симпатичную психиаторшу, которая никак не могла найти убийцу — прямо как я, и в конце концов убийца оказался женщиной, что я уже к середине фильма начала предполагать. Мама вязала, Пенс читал программу на будущую неделю, а я отключила мысли о делах и пыталась насладиться отдыхом, памятуя о том, что завтрашний день обещает быть чересчур насыщенным, а значит, мой многострадальный организм нуждается в полноценном отдыхе.
— Ты сейчас похожа на маленького ребенка, — улыбнулся Пенс.
— Ну, конечно, — фыркнула мама. — Сейчас маленький ребеночек начнет требовать от тебя сигарету, и все сходство на этом закончится!
— Не буду я ее требовать, — сонно пробормотала я. — Ты же в комнате курить все равно не разрешаешь, а передвигать свое тело по квартире я не в состоянии…
— Что у тебя на сей раз за дело такое? — поинтересовался Пенс. — Ты раскрыла банду вампиров, и они откачали твою энергию?
— Интересная мысль, — заметила я. — Нет, просто… Очень уж оно непонятное.
— А бывают простенькие и понятные?
— Бывают, — сказала я. — Но они скучные…
— А сейчас?
— Сейчас?… Не знаю. Завтра, может быть, что-нибудь прояснится.
Они напомнили мне про работу, и обаяние вечера медленно угасало.
Человек в белом плаще, или, как стало известно, Арбузов. Его дочь. Он вполне может мстить за сломанную жизнь своего ребенка. Но тогда при чем тут Дында? Еще Каллистратова и Прохорова я могу себе представить в роли насильников, но Дынду — никак! Все-таки она женщина. Если только ее муж? Но если верить Ванцову, в прошлом году, когда Дынду-мужа убили, мой Арбузов находился далеко отсюда. В туманном Альбионе.
Впрочем, Лиза настаивает, что их двое. Что, сразу двое решили отомстить каждый за свое одним и тем же людям?
В одно и то же время им в голову пришла одна и та же мысль?
— Нет, это бред, — сказала я вслух.
Мама и Пенс не замедлили повернуть в мою сторону головы.
— Что, у нас бред? — поинтересовалась мама.
— Это я о своем, — объяснила я. — Остается уповать на завтрашний день, чтобы разобраться в этом катаклизме…
* * *
Я не слышала, как ушел Пенс и как мама, тихо выключив свет, отправилась спать.
Моя усталость была настолько сильной, что я просто провалилась в сон. Обычно я подолгу не могу заснуть, но, как назло, именно тогда, когда ночь — единственное время для размышлений, а эти размышления необходимы, я трачу это время на бездарные сны!
Сны мне снятся самые непонятные, но иногда удается уловить там крупицу истины.
Как там у старика Фрейда? Если твой мозг трудился одержимо над какой-то задачей, он может неожиданно подкинуть тебе некоторые ходы и способы ее разгадки именно во сне.
Правда, та смурь, что снилась мне сегодня, была призвана не решить дело, а еще больше запутать его, если бы мне вздумалось отнестись ко сну с серьезностью.
Судите сами — в этом сне я торчала в каком-то забубенном кафешантане, заполненном гоблинами и квадратными личностями в дорогущих галстуках, совершенно в это общество не вписываясь.
Дамы там переливались бриллиантами, а у меня не было даже самого крошечного стразика. Одета была, как всегда — джинсы мои любимые и свитер. Вся эта публика умудрилась так надышать в моем сне перегаром и сигаретным дымом, что я даже закашлялась.
Я сидела, правда, довольно удачно, в самом темном углу, но они как-то ухитрились обнаружить меня и то и дело сверлили злыми взглядами. Я им не нравилась, прямо как в жизни, ну, да я на них была не в обиде.
Вызываемые чувства были взаимными. Я от них тоже никогда не была в восторге.
Впрочем, маразм ситуации заключался в другом. На сцене, как водится в таких заведениях, исполнялся стриптиз, а вот исполняла-то его моя дорогая Дында собственной персоной!
Вышла она на сцену в строгом деловом костюме, застегнутая под самое горлышко, и встала, слегка расставив ноги и мрачно взирая в зал.
Тут вся полууголовная шушера радостно забила в ладоши, а Дында зарычала!
Представляете?
Как бешеная тигрица!
И стянула пиджак. Не просто стянула, а с каким-то энергичным выкриком, и потом зашвырнула этот пиджак в публику.
Публика тоже повела себя странно: вцепившись в этот пиджак зубами, начала рвать его на куски, напоминая стаю оголодавших койотов. Особенно усердствовали дамочки в брюликах. «Господи, какой кошмар!» — подумала я.
Дында тем временем продолжала срывать с себя одежды, делая это со странным остервенением, как языческая жрица.
И тут ее взор уперся в меня.
Она замерла и свирепо щелкнула зубами.
Публика тоже остановилась, глядя на нее со страхом и обожанием, как на фюрера.
Дында медленно подняла руку и, показав на меня пальцем, на котором невесть откуда вырос огромный коготь серебристого цвета, вопросила зычным басом:
— Не хотите позабавиться, господа?
Вся эта братия тут же развернулась в мою сторону и, плотоядно облизнувшись, двинулась ко мне.
Я перепугалась. В это время на мое плечо легла чья-то рука, и мужской голос произнес:
— Быстрее же, девочка! Нам нельзя тут оставаться!
Меня потянули назад так быстро, что фигуры Дындиных приятелей завертелись в бешеном темпе, сливаясь в одно разноцветное пятно, а потом и вовсе исчезли.
Я проснулась.
Оглушительно звенел будильник. Я протерла глаза и потянулась.
— И вот после такого сна мне придется тащиться к этой самой Дынде и общаться с ней! — горестно посетовала я, глядя в потолок. — Что за идиотская работа, ей-богу!
* * *
— Боже мой…
Тамара с трудом разлепила глаза.
Сегодняшние сны были полным собранием ее обычных ночных кошмаров.
Она встала и прошла на кухню. Утренняя свежесть заставила ее поежиться.