— Служу святому Риму, — тихо произнес брави, склоняя голову.
Вот ведь блин! Аж, самому захотелось ответить по-полковничьи, по-исаевски. Рявкнуть: «Служу Советскому Союзу!» Ну или России.
— Ваш деятельный, молодой и умный не по годам новгородский князь — герой Невского и Чудского сражений, союзник татарских варваров, любимец народа и потенциальный вождь всех русских княжеств — начал доставлять матери нашей церкви некоторые гм... беспокойства.
— Пока не пришлось побеспокоиться о другом? О Хранителях?
Молчание... Знак согласия?
— Ладно, замяли, — Бурцев сменил тему. — Дож знал, что ты посланник Рима?
— Нет. Но и действовать самостоятельно, без его ведома, я не мог. В Венеции трудно что-либо скрыть от вездесущих шпионов синьора Типоло. Поэтому я сам предложил ему свои услуги, когда стало очевидно, что дож опасается новых союзников больше, чем старых врагов. И запросил громадную даже по меркам богатой Венецианской республики цену. Если б я оценил жизнь отца Бенедикта меньше, это было бы подозрительно.
— Понимаю. А потом ты хотел сбежать вместе с нами и с денежками синьора Типоло — и от Хранителей сбежать, и от дожа, так?
— Деньги дожа меня не интересуют — я же говорил! А вы — да. Вы — другое дело. Вы должны были попасть в Рим. Особенно ты, синьор Василий. Тебя Бенедикт считал самым ценным пленником.
— Ну-ну. Только вот незадача: в Рим мне совсем не нужно. Я теперь планирую другое путешествие.
— Куда?
— В Палестину.
— Ты не очень похож на паломника.
— У меня там другие дела.
— Синьора, которую Бенедикт пленил первой? Синьора Агделайда, да?
— Ты поразительно догадлив, Джеймс. Эта синьора, между прочим, моя жена.
— А знаешь, я ведь мог бы быть тебе полезен, Василий.
— Что ты имеешь в виду?
— Сделку. Я помогаю тебе, если сначала ты...
— Сначала мне нужно в Палестину, Джеймс.
— Ну, положим, сначала тебе нужно отсюда, — усмехнулся киллер. — Всем нам надо убираться и поскорее. Мы слишком много времени тратим на разговоры. А новый отряд гвардейцев синьора Типоло может появиться в любую минуту. Ты подумай пока, а договорим как-нибудь позже.
Что ж, в этом он, пожалуй, был прав. Первым делом нужно уносить ноги, а уж потом... Мысли переключались на решение более насущных проблем.
— Что ты предлагаешь, брави? Пробираться к твоей кладбищенской засаде? — Бурцев окинул собеседника испытующим взглядом.
— Нет. Как раз сейчас к Греховному кладбищу соваться не стоит. Это будет первое место, где нас станут искать немцы и гвардейцы дожа.
— Тогда куда?
— В портовом районе есть таверна «Золотой лев» с постоялым двором. Излюбленное место венецианских моряков и тайный притон контрабандистов. Там можно укрыться на время. И там же можно узнать о судах, отправляющихся в Святые Земли.
Бурцев усмехнулся:
— Посланник папы знает притоны контрабандистов?
— Просто это самое надежное место. И проверенное. Мною проверенное. Там мы будем в безопасности.
— Ага, как же, — буркнул Бурцев, — будешь с тобой в безопасности. С этакой-то отметиной на лице.
Он поднес ладонь к правому глазу.
— Каволата! — пренебрежительно отозвался Джеймс.
— Что?
— Ерунда, говорю [39] .
— А вот я так не думаю. Скоро в городе начнут отлавливать всех одноглазых. А ты... Извини, но уж очень броская у тебя примета. Немцы, шпионы или гвардейцы дожа выйдут сначала на тебя, потом — на нас.
— Выйдут на меня? — Джеймс широко улыбался. — Неанке кацо! [40] Ни-ког-да!
Удивительнейшая самоуверенность!
— Ты говоришь так, будто за ночь добрая половина венецианцев окривела на правый глаз, — Бурцев начинал терять терпение от того, что этот хитрец не желает осознавать очевидного. — Ты слишком заметен, Джеймс!
Киллер по-прежнему демонстрировал в кривой улыбке крупные белые зубы.
— Если бы меня можно было так просто обнаружить, я не стал бы лучшим брави Италии. Поверь, о моей неуловимости здесь ходят легенды.
Бурцев молчал, скептически осматривая собеседника. Легендам он все-таки верил меньше, чем собственным глазам. Даже живым легендам. Особенно если у них есть все шансы стать мертвыми.
— Ладно уж, — хмыкнул Джеймс. — Придется открыть секрет Джезмонда Одноглазого.
Наемный убийца сдернул с лица повязку. И... и перестал быть одноглазым. Око, прятавшееся за черной полоской ткани, было зрячим и абсолютно здоровым.
— Приятно вновь взглянуть на мир двумя глазами, — проморгавшись, заявил киллер.
— Так ты... Ты не...
— Нет, конечно. Повязка всего лишь маскировка, позволяющая вводить в заблуждение тех, кто слепо верит в одноглазого убийцу.
— Что ж, убедил. Потопали к твоему «Золотому льву».
Джеймс замялся:
— Э-э-э... Видишь ли, мосты еще перекрыты. К порту сейчас лучше добираться по воде.
— Ну, так поплыли!
— Боюсь, не выйдет. На всех места в гондолах не хватит.
Каволата! Вот уж каволата так каволата! В самом деле, похоронная процессия уплыла давным-давно. Перевернувшиеся разбитые и изрешеченные пулями лодки потонули. На плаву оставались лишь две белые гондолы. Те, на которых приплыли венецианские гвардейцы-копейщики, Ядвига, Освальд, Бурангул, Збыслав и Дмитрий. Лодку Джеймса, Бурцева и Сыма Цзяна потопила моторка с крестом. Кондотьерская гондола, привязанная к берегу, тоже никуда не годилась: в борту и днище зияли частые пулевые отверстия. Внутри плескалась вода. Далеко на такой посудине не уплывешь. А две гондолы на десятерых — слишком мало.
— Кому-то из твоих людей придется остаться здесь, — сказал Джеймс. — Ненадолго. Мы за ним вернемся.
— Вернемся? Ты сам-то веришь в это?
Брави отвел глаза:
— Но [41] . В этом не будет нужды. Гвардейцы дожа нас опередят. Или немцы. Но кем-то нужно пожертвовать, чтобы дать возможность спастись остальным.
Бурцев хмуро глянул вокруг:
— Сколько человек должно остаться?
— Я бы оставил самых тяжелых. Двух. Еще лучше — трех.
Самыми тяжелыми были Гаврила Алексич, Дмитрий и Збыслав. Хотя нет, Збыслав ранен: литвин все еще держался за голову. А под глазами — синева. Не иначе как сотрясение мозга. Легкое — скоро пройдет, но пока Збыслав вояка плохой...