— А вы знаете, синьор Базилио, как трудно сейчас достать настоящую львиную мочу? Знаете, сколько она стоит?
Бурцев не знал, да, собственно, и не желал знать. Его не интересовало даже, как этот торгаш отличает настоящую львиную урину от какой-нибудь левой подделки. Бр-р-р! Ну то есть совершенно не интересовало. Недожеванный кусок пиццы Бурцев выплюнул — пока не стошнило на фиг. Ну и разговорчики за столом! Ну, блин, и городок помешанных! Кругом львы с крылышками, а местные красавицы даже волосы моют львиной мочой... Уринотерапия, мля!
— А зеркало? — продолжал Джузеппе. — Вы видели зеркало в спальне Дездемоны? Не абы какое — стеклянное зеркало. Это ж целое состояние! За такое во Франции дают шестьдесят восемь тысяч ливров! Громадная сумма!
О том, что зеркало — подарок Бенвенутто, Джузеппе почему-то решил не упоминать.
— А платья?! — все распалялся купец. — Вы знаете, сколько у Дездемоны платьев, синьор Базилио? Уйма! Вороха платьев. Я ни в чем, совершенно ни в чем не отказываю своей обожаемой.
Интересно, к чему клонит Джузеппе-благодетель?
Вскоре выяснилось к чему.
— Видите ли, синьор Базилио, содержать жену в наше время очень накладно, — осторожно закинул удочку купец. — А жену, овеянную к тому же ореолом святости, — накладно втройне. Но я искренне желаю выполнить любой ее каприз. Только для этого...
Выразительное молчание, угодливая улыбочка, маленькие глазки, превратившиеся в хитрые щелочки поуже Сыма Цзяновых...
— ...Для этого потребуются новые расходы. А где бедному купцу взять столько денег на зеркала и наряды?
— И на львиную мочу, — машинально вставил Бурцев.
Причитания Джузеппе начинали его забавлять.
— И на нее тоже! Как без нее-то!
— Ну, и чего же ты хочешь, дружок?
— Я не смею ничего хотеть или просить, синьор Базилио. Я всего лишь скромный грешный купец, едва сводящий концы с концами...
Бурцев хмыкнул: ну, это уж вранье чистой воды. Немало народу с радостью согласилось бы «сводить концы с концами» в этаком-то особнячке.
— ...Я недостойный жалкий человечишко, — продолжал канючить Джузеппе, не сводя поросячьих глазок с «сарацинского мешочка» Бурцева, — но, может быть, синьоры Хранители... Может быть, милостивые синьоры выделят от своих щедрот ма-а-аленькую сумму, дабы Дездемона жила в достатке и дабы сияние ореола святости впредь не затмевали материальные затруднения бедного купца.
О-пс! А купчина-то осмелел, а купчина-то вконец нюх потерял! Джузеппе дрожал и трясся, однако не мог ничего поделать со своей алчной натурой. Венецианец пытался содрать деньгу даже со страшных и ужасных Хранителей Гроба. Боялся их безумно, до смерти, но пытался. Проныра! При любом раскладе выгоды не упустит. И снова красавица жена у него на первом плане — как самый выгодный товар на витрине!
— Слышь, Джузеппе, ты случайно не с Джудекки сбежал, а?
Купец отпрянул. Печальная участь обитателей венецианского «Еврей-города» была ему хорошо известна.
— Нет-нет-нет-нет! — Джузеппе часто и испуганно крестился. — Как вы могли подумать такое, синьор Базилио. Я добрый католик, а не какой-нибудь презренный жид! А то, что болтаю глупости, так это по скудоумию только. Вы уж не серчайте, синьор Базилио, вы уж пощадите несчастного купца!
Толстяк перестал выклянчивать пособие на содержание жены, грохнулся на колени, попытался облобызать руку гостя.
— Сядь и не гневи понапрасну меня и мой «шумный палец»!
Купец мигом вскочил, взгромоздился обратно на стул. Зубы Джузеппе выбивали нескончаемую дробь.
— Запомни, Джузеппе, — наставительно произнес Бурцев. — Ореол святости — на то и ореол святости, чтоб жить по соседству с ним в вечном аскетизме и покаянии. И отдавать все, что имеешь, не прося ничего взамен.
— Так я ж и отдаю, — плаксиво заметил купец. — И давно уже живу в полнейшем аскетизме.
Бурцев окинул взглядом необъятную тушу «аскета», покачал головой.
— Ладно. У меня к тебе сейчас другое дело, Джузеппе...
Он бухнул на стол кошель кондотьера, развязал мешочек. В кожаных складках блеснули желтые кругляки. Золото... Купец кушал его глазами. Глотал, не разжевывая.
— Я заплачу тебе и заплачу хорошо, но не за ореол святости, — сказал Бурцев. — Мы уже начинали разговор о корабле, помнишь?
Джузеппе с трудом кивнул. Сглотнул. Золото гипнотизировало беднягу.
— Так вот, мне надо поскорее попасть в Святую Землю. А еще нужны оружие и доспехи — кольчуги там всякие, шлемы, щиты, мечи... В общем, все, что рыцарю потребно. Точнее, рыцарям. Со мной поедет несколько человек.
— Зачем мечи и щиты обладателю грома смерти? — Купец по-прежнему смотрел не на собеседника.
— А вот чтоб были! — потерял терпение Бурцев. — Тебя это не касается, Джузеппе.
Венецианец, наконец, отвел взгляд от монет:
— Да-да, конечно, разумеется, я глупый, я скудоумный, мне неведом промысел синьоров Хранителей. Скольких рыцарей требуется вооружить?
— Восьмерых... Нет, девятерых...
Это если считать Джеймса...
— Нет, десятерых.
Пусть уж будет запас и на Ядвигу тоже.
— Хорошо. Только это будет стоить...
— Назови свою цену, купец.
— Ну, если в денариях... — Джузеппе углубился в расчеты и стал похож на заправского бухгалтера с солидным стажем. — Хороший меч, к примеру — никак не меньше пятидесяти, кинжал — двадцать, шлем — тридцать, арбалетный болт — один денарий. Можно взять один полный хауберг, а можно за ту же цену — пять кольчужных капюшонов и еще кое-чего в довесок. А можно — две легких панцерии...
Незаметно для самого себя Джузеппе перешел на родной итальянский.
— Куаттро... дьечи... вентидуэ... чинкуанта... сэттанта... чентовентичичинкуэ... [59] — бубнил он под нос, словно магическое заклинание, которое непременно обеспечит успех выгодной сделки. Бубнил и загибал пальцы. И снова бубнил, и снова загибал...
Числа росли, бормотание становилось совсем уж невнятным. Наконец, Джузеппе вытер пот со лба, вздохнул, объявил:
— По две — две с половиной тысячи серебряных турских денье вам придется потратить за снаряжение одного человека. Но если у вас есть какие-то особые пожелания...
Н-да! Вот тебе и чентовентичичинкуэ! Не Джузеппе, а калькулятор ходячий! Надул, небось, акула, блин, незародившегося капитализма...
— Две с половиной тысячи серебряных денье, говоришь?
Вообще-то Бурцев понятия не имел, что это за сумма такая, а потому на всякий случай состроил грозную рожу и сделал многозначительную паузу...