Как и Алексича, их заметили слишком поздно. Два охранника-автоматчика, выцеливавших уже из-за 37-миллиметрового орудия «Флак-36» всадников в черных плащах, полетели за борт вместе со «шмайсерами». Команда судна — безоружная, но превосходящая по численности, навалилась на Бурцева, Джеймса и Сыма Цзяна.
И понеслась... И погнали наши городских...
Немцы дрались так, как умеют драться только матросы всех времен и народов. Ожесточенно дрались, до потери пульса. Словно и не катерок свой паршивый защищали, а все сокровища Третьего Рейха, вместе взятые. Но между носовой 37-миллимитровкой и ограждением палубы места для хорошей групповой драки было маловато. В такой тесноте не развернуться, как следует. И фашики напирали, стараясь просто спихнуть незваных гостей в воду. Незваные гости отбивались что было сил.
Шустрый Джеймс пырнул ножом одного из нападавших, выпустил кишки второму, едва успел вырвать клинок из тела врага и полоснуть третьего. Метил по горлу, да толкнули — попал по лицу... А вот четвертый — двухметровый верзила — перехватил-таки руку брави. И, перехватив, саданул о цепь якорного шпиля. Раз, другой...
Кулак разжался. Нож звякнул о палубу. Джеймс, подсев под грузного противника, перекинул его за борт. И рухнул сам, сбитый чьим-то хорошо поставленным боксерским ударом.
Бурцев тем временем сцепился с долговязым длиннолицым эсэсовцем в офицерской форме. Узнать в этой перекошенной физиономии добродушную улыбчивую «фаччу» «синьора Ганса» — того самого капитана «раумбота» и ценителя живописи, что запечатлел на своем полотне Джотто ди Бондоне, было сейчас непросто.
Офицер рванул из кобуры «вальтер». Бурцев попытался отнять оружие. Вытанцовывали они так пару секунд. В конце концов, пистолет не достался никому. «Вальтер» плюхнулся за борт. Орущий капитан с вывихнутой рукой растянулся под носовым орудием катера. Бурцев на радостях оплошал — расслабился, подставился. Сразу заехали в челюсть, да так, что пришлось мордой проверять палубу на прочность.
Затоптали бы, блин, их с Джеймсом в два счета, да Сыма помог. О, Сыма Цзян держался молодцом. Сообразительный старик вовремя перехватил посередке швабру, которой немцы давеча отдраивали катерок, и орудовал ею, как коротким боевым посохом.
И все-таки драка затягивалась. К пулемету на корме вовремя не успеть. А если не успеет и Алексич... Подвижная зенитная станина позволяет крутить скорострельный «MG. С/38» в любую сторону и наклонять ствол под любым углом. Фашикам достаточно просто развернуть пулемет к трапу и выкосить очередями конных смутьянов в черных плащах. А уж тогда и трем диверсантам, пробравшимся на борт судна, — хана.
У пулемета суетились двое эсэсовцев. Расчехляли. Заряжали...
— Гаврила! — дико заорал Бурцев. — Быстрее!
На трапе живой пробкой сгрудились тевтонские рыцари и кнехты. С полдюжины человек заслоняли собой «раумбот»!
Алексич не остановился, не натянул повод. Наоборот — наподдал шпорами по конским бокам. Влетел с разгону на сходни. Вломился в орущую людскую кучу, разя булавой, топча копытами. Немцы оказались не столь расторопны, как шведы на Неве. В этот раз сбросить Гаврилу в воду не удалось — ни с конем, ни без оного. Зато с трапа горохом посыпались крестоносцы.
Всадник пробился. Ворвался на катер. Когда «MG. С/38» был готов к бою, по палубе уже вовсю громыхали подкованные копыта. Смертоносный удар булавы, еще один — и пулеметчики отлетели от кормового орудия.
В порту творилась невообразимое. Крики, вой, стенания затаптываемых заживо. Вопящая толпа пятилась от «Буцентавра» и «раумбота». Дож растерял все свое напускное величие. Сенаторы, впрочем, тоже. Пышная процессия венецианской знати рассыпалась, развалилась на кучки, смешалась с паникующими простолюдинами. Верные гвардейцы, стремясь уберечь синьора Типоло от всеобщей давки, пустили в ход оружие. Стража буквально прорубала дорогу в обезумевшем людском месиве, спешно уводя своего господина из порта. Господин ничуть не возражал.
А на причале Хранителей Гроба продолжалось побоище. Тевтоны из взломанного оцепления разделились, перестроились, сменили тактику. Одни теперь оттесняли всадников в черных плащах от катера. Другие настырно лезли по трапу на «раумбот», где держал оборону Гаврила.
Освальд с Ядвигой метались по причалу в тщетных попытках прорвать строй крестоносцев. Под Дмитрием, Бурангулом, Збыславом и дядькой Адамом уже пали лошади. Копья кнехтов завалили и коня Гаврилы. Алексич, спешившись, отмахивался булавой из-за туши несчастного животного, как из-за баррикады.
Нужно было выручать ребят. Бурцев оставил разбираться с уцелевшими немецкими морячками Джеймса и Сыма Цзяна, сам рванулся к корме, подскочил к 20-миллиметровке. Ничего сложного: пулемет, да и пулемет. Только большой. Но зато полностью подготовленный к стрельбе. Плоский магазин на два десятка патронов ждет не дождется, когда же его опустошат. Еще пять запасных уложены в решетчатый короб под лафетом.
Бурцев дал очередь сразу — не разворачивая орудие, не целясь. Просто лупанул поверх голов и домов. В белый свет, как в копеечку. Зацепить никого не зацепил, да и не рассчитывал. На другое тут был расчет. И расчет оправдался в полной мере.
Грохот выстрелов накрыл порт. В сетку, предназначенную для отлова стреляных гильз, посыпались горячие цилиндрики. А толпа на берегу обезумела окончательно. И аристократы, и чернь, и гвардейцы дожа шарахнулись прочь. Тевтоны — те и вовсе решили, наверное, что противник обрушил небеса на их шлемы и каски. Рыцари и кнехты отхлынули от «раумбота». Двое ухнули с трапа в воду. Оба ушли на дно мгновенно — в доспехах не шибко-то поплаваешь... Остальные распластались по причалу, прикрыв головы руками и щитами.
— Сюда! Скорее! — взревел Бурцев.
Упрашивать нужды не было. Через лежавших вповалку живых и мертвых орденских воинов черноплащная дружина перепрыгивала, как через болотные кочки. Потом по трапу загрохотали сапоги. Ядвига (даму — вперед!), а за ней и мужики взбежали на захваченный катер.
О скользкие от крови доски причала бил копытом конь Освальда и Ядвиги. Единственный уцелевший. Разгоряченный битвой и брошенный на берегу, коняга храпел и фыркал — зло, недовольно. Дмитрий и Збыслав сбрасывали трап.
— Освальд, руби канаты! — приказал Бурцев.
Раз-два! Хрясь! Тресь!
Извивающиеся концы веревок упали в воду. Бурцев выхватил у Сыма Цзяна швабру, навалился, оттолкнулся от края причала.
Ни фига! Нос катера уперся в таран «Буцентавра», чуть оцарапал позолоту и основательно так зацепился за галеру дожа.
Мля! Их еще можно было догнать. Еще можно было даже запрыгнуть с разбегу на борт. Тевтоны зашевелились. Тевтоны осторожно поднимали головы.
А сквозь вопящую толпу к причалу пробивались эсэсовские мундиры. Подмога! Откуда-то доносился звук «цундапповского» движка. Кто-то стрельнул в воздух. А может, и не в воздух вовсе. Раз, другой... Упала вдалеке золоченая папаха синьора Типоло. Упал и сам дож Венецианской республики. Шальная пуля? Кинжал наемного убийцы, воспользовавшегося всеобщей суматохой? Или просто обезумевшее человеческое стадо в панике смело и растоптало недавнего кумира вместе с охраной? Какая разница теперь-то?