И эмир принял решение. Из серии «Так не доставайся ж ты никому!».
Гортанный приказ — и в каменный круг платц‑башни влетела первая стрела. Джеймс выругался сквозь зубы: стрела засела в груди медиума. Пленник дернулся, обмяк.
А потом…
— Ложись, — успел крикнуть Бурцев.
И стрелы посыпались градом.
Они укрылись за «Кеттенкрафтрадом» с прицепом. Спрятались за «атоммине», как прятались когда‑то за береговым камнем в скалах под Яффой. Только теперь призывы Хабибуллы уже не помогут. И на помощь эсэсовского медиума рассчитывать не приходится: Рудольф Курц испускал дух. В общем, нужно выкручиваться самостоятельно. Как?! Бурцев выматерился. Что он, супермен какой‑то, чтобы… Стоп! Супермен не супермен, но шлюссель‑менш, а это тоже дорогого стоит. Что там говорил отец Бенедикт о возможностях человека‑ключа?
Мамлюки прекратили обстрел и заглядывали меж камней. Все‑таки Бейбарс хотел взять бывших союзников живьем. Чтоб смерть была мучительней?
— Сыма Цзян! — заорал Бурцев. — Говори заклинание!
— Какая заклинания, Васлав? — не понял китаец.
— Заклинание перехода!
Мудрец вылупил узкие глазенки:
— Твоя хочется…
— «Моя хочется» в логово немецких колдунов, Сема! «Моя хочется» туда, куда немцы упрятали Аделаидку.
— Но кака? — удивлялся китаец. — У наша нет колдовской башня. Нужен малый башня, который…
— Я! Я буду вместо башни!
Шлюссель‑менш может перенести себя и других куда пожелает. Так утверждал отец Бенедикт. Но это еще не все! Человек‑ключ может нащупать во времени и пространстве себе подобного, если связан с ним на ментальном уровне. Бурцев и Аделаида были «шлюсселями». И связь между ними имелась. И еще какая связь! Теперь оставалось только проверить, насколько откровенен был венецианский монах‑штандартенфюрер. Оставалось представить милый сердцу образ и озвучить древнюю магическую формулу.
— Сема, твори заклинание!
Кажется, до мудреца наконец дошло. Сыма Цзян забубнил, загнусавил под нос.
Бурцев прикрыл глаза, сосредоточился.
Ментальный контакт состоялся. Была тьма. Полная. Непроглядная. Кромешная. И кап‑кап‑кап — гнетущий звук незримой капели, эхом отдающийся в ушах. И в ней, в этой тьме, в этой капели — Аделаидка. Одинокая. Озябшая. Измученная. Напуганная. Привязанная. Прикованная… Бурцев застонал. Мамлюки завопили.
Старик‑китаец еще палил невнятной скороговоркой заклинание древних ариев, когда он открыл глаза.
Но все уже было ясно.
Сра‑бо‑та‑ло!!!
Знакомое красноватое сияние сочилось из основания платц‑башни, окутывая магическим багрянцем «Кеттенкрафтрад», прицеп с ядерным зарядом и людей, валяющихся под колесами и гусеницами.
Сарацины в ужасе отступали.
Бейбарс что‑то кричал, брызжа слюной, но даже трофейный конь эмира уже не слушался шпор и повода. Этот тевтонский жеребец привык ко многому. И к стрельбе привык, и к взрывам. Но такого видеть коняге еще не доводилось.
Багровое сияние делалось ярче, гуще. Разбуженная магия жадно пожирала пространство, чтобы открыть путь во времени. За каменным кругом платц‑башни испуганные голоса поминали Аллаха и шайтана. Фигуры людей за пределами сияющего кокона становились расплывчатыми, размытыми.
И все исчезло в ослепительной вспышке. Словно на расстоянии вытянутой руки кто‑то врубил мощный прожектор с фильтром цвета крови. Даже сквозь опущенные веки по глазам больно резануло ярко‑красным.
Потом все прошло. Потом глаза можно было открывать.
— Курц? Рудольф Курц? — осторожно позвали по‑немецки. — Это ты? Ты не один? Кто с тобой?
Багровая пелена еще не спала, но зыбкий мир за ее пределами уже обретал четкие очертания. Все более и более отчетливые. Цайт‑прыжок завершен…
Бурцев, сбросив топхельм под ноги, моргал, моргал… Проморгаться, вновь обрести способность видеть и адекватно оценивать увиденное — вот что сейчас главное.
Опять мегалитическое кольцо. Опять циклопические глыбы торчат из утрамбованной до асфальтной плотности земли. А сверху нависает бетонный купол, а вокруг — бетонные стены. И окрашено все в белое. И чистота идеальная: ни пылинки, ни соринки. И яркие, как в операционной, лампы щедро заливают фотонным потоком громадное помещение. Лишь под самым потолком темнеет ряд частых маленьких отдушин.
Прямо перед глазами — ворота. Воротища, точнее. Пуленепробиваемые. А может быть, и снарядо — тоже… Запертые, судя по всему. Плотно запертые — ни щелочки меж массивных створок. В стене слева — маленькая дверца с поворотным колесом. Как в отсеке подводной лодки. Или в банковском хранилище. Дверь бронированная. И опять‑таки заперта. Похоже на то. Вот, значит, ты какой, центральный хронобункер СС!
На полу — возле мегалитического кольца платц‑башни, вплотную к глыбам — большие чаши, усеянные таинственными письменами. В чашах сильно и бездымно полыхает какая‑то вязкая жижа. Ох, хорошо горит, и запаха гари почти нет. Вообще нет никаких запахов — видимо, вентиляция тут не хухры‑мухры, и воздух гоняется хитро, с определенным расчетом. А может, и без магии не обошлось — с эзотерической службы Гиммлера станется.
Пламя лижет древние камни и кажется совершено неуместным под мощными электрическими лампами. Впрочем, живой огонь разведен здесь явно не для освещения. Для невиданного эзотерического ритуала предназначен этот огонь.
За кольцом камней и огней стояли… Шаманы, блин! Те, кому надлежало вершить магический эксперимент. Впереди полдесятка офицеров СС — в классической черной форме, а не в легком тропическом обмундировании песочного цвета, которое носила средиземноморская цайткоманда. Полдесятка настороженных лиц. Полдесятка «вальтеровских» стволов, направленных в гаснущее колдовское сияние.
«Верхушка эзотерической службы Гиммлера, — догадался Бурцев. — Посвященная элита, носители сакральных знаний, магистры от СС».
За офицерами виднелись темные фигуры в длинных балахонах. Точно такой же носил Рудольф Курц. Медиумы, значит.
Этих ребят было больше — десятка два. Но все безоружны. И заторможенные какие‑то. Видимо, уже входили в транс для обеспечения ментальной поддержки сложной астральной операции. Входили, да не вошли толком. Помешали…
И ни автоматчиков, ни пулеметчиков вокруг. Наверное, вся охрана хронобункера сосредоточена снаружи. Оно и понятно: эсэсовские эзотерики вряд ли допустят непосвященных к своим таинствам. А нападения изнутри, из самой платц‑башни, здесь не ждали.
Здесь ждали другого… Возвращения хрононавта Рудольфа Курца. Ждали доклада медиума‑подрывника. И ждали отголоска взрыва «гроссе магише атомммине». Здесь готовились к перехвату магического импульса, долженствовавшего возникнуть семью столетиями раньше. Готовились тянуть сквозь время и пространство цайт‑тоннель без конца‑краю. Готовились открыть надежную дорогу для массированной экспансии Третьего рейха из двадцатого века в века минувшие.