В редколесье видно далеко, так что Бурцев решил пока не преследовать артистку. Дал время образумиться. Авось, сама вернется. Ну а уж коль не вернется…
Он срезал мечом еще один прутик. И еще.
На пару секунду буквально отвлекся и…
– О Матка Бозка!
Сначала позвали Божью Матерь. Потом…
– Ва-а-ацлав!
Потом – его.
– Ми-и-илый! Спа-а-аси!
Крик был громким, звонким. Неожиданным был этот крик обиженной княжны. И – оба-на! – теперь Аделаида бежала по-настоящему – вприпрыжку, забыв о битой пятой точке. К нему бежала.
– Вацлав! Ва-а-ацлав!
С перепугу княжна металась меж деревьев, не видя, не слыша ничего. А за ней…
Бурцев присмотрелся. Люди какие-то за ней. И немало – несколько десятков. А то и добрая сотня наберется. Кое-как одеты, кое-как вооружены. Н-да, вооружены… На поясах – кинжалы, короткие мечи. Почти у каждого – арбалет за спиной. И по сумке на боку, набитой короткими стрелами. У некоторых – луки, но лучников немного. Бурцев насчитал их не больше полудюжины. Здесь все-таки уважали арбалеты. Луки – не жаловали.
Интересно, кто такие? Разбойники, что ли? Что-то вроде лесной братвы Освальда Добжиньского или, скорее уж, робин гуды швейцарской закваски.
Щитов, с которыми по лесу не больно-то и побегаешь, – нет. Доспехи есть. Но постольку-поскольку. Фрагментарно. У кого шлем поблескивает, у кого нагрудник, у кого кольчуга, у кого – наручи и поножи. Один арбалетчик красуется с латной перчаткой – вот и весь защитный комплект. Видно, что оборонительное вооружение – все сплошь трофейное, с чужого плеча снятое. И еще, похоже, лишним железом незнакомые бойцы старались себя не обременять. Некоторые и вовсе были облачены в легкие кожаные панцири или стеганые куртки. А кое у кого вместо шеломов на головах – повязки из плотной грязной ткани. Что-то вроде тюрбанов. С сомнительными защитными свойствами, зато кокетливо украшенные перьями.
Да, странные ребята. Идут не спеша, как на прогулке, – жиденькой, но длинной цепью. Облава – не облава, погоня – не погоня. А впереди – два всадника.
Один – при полном доспехе и при оружии. Другой – в хвосте – безоружен. Всадники тоже не торопятся – шагом едут.
Аделаида подбежала…
– Вацлав-Вацлав-Вацлав! Спаси-спаси-спаси!
Впечаталась в него с разбега, вцепилась клещом – рук не высвободить. И как спасать-то? Бурцев стряхнул жену. Бросил прутья, схватил меч.
– Что за люди?
– Да не люди то! Сатанинское отродье! Рожи страшны-ы-ыя. Я бегу – а они из кустов. Навстречу. Отовсюду. Мало, что рукой не достать. Ой-ой-ой, жуть какая!
И сразу же, без перехода:
– Ми-и-и-иленький, ты прости меня за то, что дурехой была неразумной, глупой. Прости, а? Господь, видать, карает меня сегодня за гордыню и неуважение к мужу, но, Божьим именем молю, Вацлав, не выдай на растерзание адовому племени.
Ого! Напугать-то Аделаидку немудрено, но вот довести до такого… Чтоб гордая княжна сама винилась и прощения просила, да после порки!
А лесной народец – все ближе.
Отступить? Поздно. От боя уже не уклониться. Не убежать. Их уже взяли в клещи и отсекали от дружины, не ведавшей, что происходит. К ним уже приблизились достаточно, чтобы…
Бурцев присмотрелся к лесным арбалетчикам. И разглядел, и понял, наконец, что нагнало на Агделайду Краковскую такого страху. И вздрогнул сам.
Да уж… Уж да… Любой человек из мрачного махрового средневековья принял бы этих ребят за выходцев из ада. Бурцев и сам поначалу решил, будто Аделаидку преследуют порождения иного мира. А что прикажете думать при виде парада уродов, словно повыскакивавших из колб и пробирок разгромленной кунсткамеры?
Они шли, они ковыляли. Они были разные. И страшные. Непропорционально сложенные, скособоченные, искривленные, перекрученные, маленькие и высокие, разбухшие, как утопленники, и наоборот – худющие, костлявые. Трехногие, четырехрукие, с атрофированными, усохшими, но вполне различимыми конечностями. Покрытые с ног до головы не волосом даже – шерстью, словно дикие звери, и совершенно безволосые. Шести– и семипалые. И беспалые. И с жуткими клешнями из сросшихся пальцев.
А морды-то! Морды! Чудовищные наросты на полголовы, деформированные черепа, безносые лица, безгубые рты. Пучеглазые, одноглазые… Таких дефектов человеческого тела и в фильме ужасов не увидишь. А тут… тут все уродства словно напоказ выставлены.
Впрочем, нет, не все.
Бурцев вздохнул с облегчением. Он узнал второго – безоружного – всадника. Всадницу.
– Успокойся, Аделаида, – процедил Бурцев. – Кажется, не все так плохо. Глянь на того вон… на ту…
– Ведьма! – ахнула княжна.
И…
– Ой!
…осеклась, с опаской покосившись на Бурцева. На свежесрезанные прутики у его ног.
– Никакая она не ведьма! – убежденно сказал он. – Ведьм, ведьмаков и прочей нечисти здесь нет. Просто…
Просто мутанты. Просто целая толпа мутантов, родившихся и выросших на земле, отравленной радиацией.
– Просто поверь мне. Пойдем.
– Куда?
– К ним.
Бурцев шагнул вперед. Навстречу.
Агделайда Краковская, всхлипывая от ужаса, покорно тащилась за мужем.
Говорить им пришлось не с обладательницей «сиськи дьявола». Ведьма Берта ждала в сторонке. Вместе с остальными мутантами.
К Бурцеву и перепуганной княжне подъехал другой всадник. Тот самый, в латах. Да, предводитель цирка воинствующих уродов вооружен был лучше всех. У седла – арбалет в кожаном чехле и закрытый колчан. На поясе – крюк для натяжения тетивы, меч.
«Так… – пронеслось в голове у Бурцева, – колчан закрыт, арбалет зачехлен, меч – в ножнах. Выходит, не все так плохо?»
Одет конный арбалетчик был в кольчугу с длинными рукавами. Поверх кольчуги – кирасный нагрудник с изрядной вмятиной под правым боком. Над кирасой выступает подбородник, защищающий нижнюю часть лица. Верхнюю скрывает надвинутый по самый нос шляпообразный шлем-шапель с высоким, чрезмерно даже высоким заостренным верхом и обзорными прорезями в полях. Из щели между подбородником и полями островерхой стальной шляпы виднелся только кончик носа. Нос вроде как нос, без изъянов, но вот что за лицо скрывается под броней?
Вожак мутантов вскинул вверх латную перчатку с раструбом. Просипел по-немецки, что…
– Благородному воителю и его спутнице нечего опасаться…
и что…
– У нас общий враг и нет поводов для вражды, и еще что…