— Да, убедил. Пожалуй. Однако, если вернуться к мистической версии, осознав все, что ты сказал, картина общая получится попроще.
— Да, как же! Сейчас-то и возвращаться! Сказал тоже! Где она, мистика-то? Ну, в данный момент? К тебе являлись эти, ну как их…
— «Форзи».
— Да. Именно. Казалось бы, теперь-то твой черед, не так ли? Твоя Марина там, по ту сторону границы между жизнью и смертью, должна была, на мой-то взгляд, вернуться за тобой. Ну не сама, допустим, так послать папаню. И что? Они являлись? Нет. А почему? Да потому что операция, которую они раскрутили у тебя на глазах, успешно завершилась. И все закончено. Конец. Ушли под воду твои «форзи». Все. Большой привет. И ты им на хрен вот теперь не нужен. Казалось бы. Однако есть изъян — они не Дали тебе застрелиться. Приберегли тебя. Законсервировали. Отравили тебя крепко этой загробной идеологией и — в чуланчик! Про запас. И это более похоже на дело А если так, то жди — еще проявится и это! Но ты уж будь во всеоружии, когда настанет час общаться снова с… «мертвецами».
— Но я же видел сам, своими глазами, дух. Он летел. И это было наяву и в трезвой памяти.
— Внушение, гипноз, галлюциогены, может быть.
— Да нет, не может быть. Г ипнозу я не поддаюсь.
— А что ты знаешь о гипнозе?
— Почти что ничего. Но у меня был знакомый гипнотизер — сосед по старой коммуналке.
— Гипнотизер-сосед — это не гипноз. Так же как сосед-банкир — это еще не деньги. Нет, нет, ты погоди, дослушай… Мы уже подходим к кассе. Скажи-ка мне — тогда, когда Настенька попыталась прыгнуть с балкона, ведь ты поймал ее случайно?
— Да, случайно. В последнюю секунду, миг!
— А в перестрелке у дендрария тебя, ее, вас всех, могли убить — реально?
— Конечно! Запросто.
— Так ты считаешь, не инсценировка?
— Какая ж тут инсценировка? Бог с тобой!
— Ну, а тогда им, значит, было наплевать на то, погибнете вы или уцелеете. Другое волновало их!
— Но что другое-то?
— Ну, например, эксперимент, представь. Какой-то психотрон. Внушатель, я не знаю что. Хотели испытать на людях. У нас же все в стране испытывают на Людях, на ничего не. подозревающих людях.
Из магазина они вышли, нагруженные выше крыши.
Турецкий не утерпел и все же купил не только два вафельных торта, но и «Прагу» и «Птичье молоко».
Поразительно, но «девочки» Меркулова съели за вечер все торты, кроме вафельных.
«Видно, и Костя может маху дать запросто», — подумал Турецкий.
Турецкий верил Меркулову безоговорочно, во всем! И то, что он высказал гипотезу, что Марина и Настенька живы, хоть это и не укладывалось в голове Турецкого, однако внушало серьезные надежды.
Он хорошо знал Меркулова и понял, что тот не просто так решил, что Марина и Настя живы.
Турецкий видел, что Меркулов был практически уверен в этом.
На следующий день Меркулов улетел с военного подмосковного аэродрома Астафьево. Улетел спецрейсом; посадку объявили довольно бесхитростно:
— Всем улетающим бортом А-3218 на «точку» просьба пройти на посадку к седьмому выходу третьей линии.
Турецкий проводил Меркулова до седьмого выхода третьей линии, где улетающих ждал приданный майор для сопровождения по летному полю непосредственно до борта А-3218…
Через двадцать минут военно-транспортный самолет, снабженный, кстати сказать, сдвоенной авиационной пушкой, торчащей из стеклянной полусферы под килем, взлетел в серое небо и взял курс в восточном направлении.
Проводив Меркулова, Турецкий первым делом поехал на службу — необходимо было продлить отпуск.
Начальство в лице Егора Степановича вполне понимало его ситуацию и, хотя на работе и был, как обычно, «страшный зарез», без звука подписало его заявление. Однако срок все же вызвал некоторое сомнение:
— Сорок пять суток — не многовато ли? Нет-нет, если нужно, так что ж? Я о другом: работать надо, работать, тогда и пройдет все! Ты на работе-то, как окунешься, быстрей отойдешь.
— «Отойдешь»? — усмехнулся Турецкий невесело. — Отойти, как показывает практика, и в отпуске не ах как сложно.
— Да, это верно. Мне здесь, с югов-то, прислали цидулю про ваши художества. Шесть человек убил. И просят благодарность объявить. Не знаю уж, за что. Мое-то мнение: убил двоих, троих — ну для острастки, — чтоб жизнь им медом не казалась, вот и будет. А остальных — под суд и в клетку.
— Не получилось так, Егор Степанович.
— Да это я понял. Ну ладно. Отпуск подписал тебе. — Егор Степанович вдруг что-то вспомнил: — А пистолет по-прежнему с тобой?
— Всегда Со мной…
— Та-а-ак. — Егор Степанович задумался. — А отпуск ты на что берешь, конкретно?
— Привести в порядок себя, дела. Квартира от жены осталась. С наследниками разобраться надо.
— Ну хорошо. — Егор Степанович решился наконец. — Ты право на ношение имеешь. Не совершал, к служебному расследованию не привлекался. С наследниками разобраться надо. Все понятно. Я своим людям не враг. Носи пока свое табельное оружие. — Егор Степанович махнул рукой. — А если помощь — вдруг, — ты не стесняйся.
— Спасибо.
— Да мне чего спасибо! Меркулов мне звонил с утра, перед отлетом, просил во всем тебе способствовать. Я думал, дело. А ты, вишь, в отпуск. Странно. — Егор Степанович провел рукою по лицу и заключил: — Иди, Турецкий. Не задерживаю.
— Вот что, Сережа. — Турецкий подсел к Сергею. — Стажировка твоя будет, увы, по полному классу. Мало того, что я в отпуск только сейчас на сорок пять суток отпросился…
— Да я и один со всем справлюсь, Александр Борисович. Вы мне уже такой импульс дали.
— Да. И еще дам, Сережа. Прошу тебя помочь мне немного.
— Мебель таскать? — Сергей изобразил извлечение «жучка» из телефонной трубки.
— Нет, не угадал. Мебель пусть стоит на месте. А помочь мне надо в рамках твоей основной специальности, ну, вроде как и стажировка, однако же в порядке частной инициативы.
— Конечно, я всегда готов!
Турецкий усмехнулся:
— А знаешь, кстати, Сережа, чем юный пионер отличается от сардельки?
— Не слыхал.
— Сардельку надо разогреть, а юный пионер всегда готов.
— Понятно, Александр Борисович, я, извините меня, конечно, но я считаю, что вам не мешало бы к врачу обратиться.
— Да я неплохо себя чувствую. Ей-ей, Сережа.
— Вы-то да. Может быть. То-то и плохо. Вы сами думаете, что здоровы. А вот некоторые окружающие — совсем напротив.