Да! Чуть не забыла! Каждый вечер у нас – обязательный сеанс чириканья с Илоной. Дуська теперь рано ложится спать, поэтому звонит из своей Швейцарии около двенадцати по-нашему. Она со всеми возможными подробностями описывает свою беременность, не упуская ни малейших деталей и называя все вещи своими именами. А если учитывать, что в прошлом наша Дуся – не студентка-медичка, а совсем наоборот – бабочка из «Прибалтона», и лексикон у нее в частной беседе – соответствующий… Светочка поздно спохватилась – надо было с самого начала записывать все Дуськины перлы, а потом издать отдельной книжкой – ломовой вышел бы бестселлер.
На день рождения в конце марта Светочке без предупреждения подарили двух чудесных борзых – Гришу и Дашу. Она, в нарушение данной себе клятвы, собак оставила. Светочка сразу же приобрела отличные высокие сапоги на меху и полюбила длительные прогулки по окрестностям. Бритый с напарником приобрели хронические насморки и полюбили по вечерам парить ноги в горчице.
Вот так, вкратце, и оттягиваюсь. Где-то там, далеко, специально для меня маленькие люди крутят большие деньги. На солнечных пригорках – уже проталины. Мужчины знакомые в Бангкок зовут. Новая подружка Лиля вообще к далай-ламе собралась – сейчас, говорят, это жуть как модно. Гриша к Даше пристает… Весна, одним словом. Хочется тепла, витаминов и непринужденного секса.
Светочка всерьез решила заняться подбором кандидатуры. А кандидатуры, в свою очередь, распушили хвосты, почуяв добычу. У нас в свете такие богатые и красивые, как я, наперечет. Ха, ха, ха! Хорошо себе представляю, как перевизжались все эти бандерлоги, когда я взяла себе новую прислугу! Мадам Терентьева, «розовая генеральша Питера», специально приезжала – «поздравить Светика с Пасхой». Все вынюхивала, высматривала. Ни фига не нашла. На всякий случай за коленку потрогала, глазки состроила, в бассейн к себе пригласила и свалила, старая павианиха. И видать, сильно мужиков в городе успокоила, потому как предложений повалило – сиди да выбирай, чего твоей душеньке угодно: в Красном море подводной охотой баловаться или в Сансити дурака валять…
Но вот тут-то, примерно с середины апреля, настроение стало стремительно падать. Ну, ни-че-го-шень-ки не хочется! Сядешь на террасе, уставишься куда-то в поле и сидишь… покуда окурки в пепельнице через край не полезут.
– Это у вас после гриппа! – авторитетно заявил тот прыщавый психоаналитик, ну который про кирпичи присоветовал.
Объяснили ему доходчиво, что гриппами отродясь не болели, несмотря на коренное питерское происхождение и проживание.
– А-а, ну тогда – любовника заведите! – обрадовался специалист по депрессиям.
Спасибо, вот умничка. Это мы и без ваших дипломов сообразить сможем. Да вот только как ты его будешь заводить, если настроение – нулевое? Если утром, вместо приятной свежести и бодрости, руки трясутся и вялость во всем теле чрезвычайная? А вечером – руки-ноги отваливаются, спину ломит, как будто за день по меньшей мере машину кирпича разгрузила?
Светочка снова стала бояться ночных кошмаров. А однажды, после ночи бессонного телевизионно-сигаретно-коньячного бдения, внезапно вскочила, перепугав Гришу и Дашу, приняла горяченный душ и поехала в церковь, к заутрене.
Собор Александро-Невской лавры вызывал в памяти ехидные фразочки из учебника по истории СССР за седьмой (или восьмой?) класс: что-то про скудное освещение, высокие мрачные своды, призванные подавлять волю… Хотя, возможно, я ошибаюсь и все это относилось к готике?
Поразительная все-таки штука: объездить, считай, полмира… Уж куда мы только с Виталием не заходили-забредали-залезали, заслужив славу донельзя дотошных и въедливых туристов. Но нигде и никогда не чувствовала она себя так неуверенно, как в русской православной церкви. Вот и сейчас: от самого входа идешь мимо забора, строго прикрывающего Литераторские мостки (что там за тайна такая?), и, как никогда, чувствуешь себя никчемной дурой. И походка-то у тебя идиотская, из-за несовместимости любых каблуков и булыжника. И шарф шелковый на голове – слишком яркий. И плащ на тебе… Господи, прости меня, да неужели же одежда может столько стоить? Потом долго ходила, вглядываясь в спокойные мудрые лица (или лики?) на иконах, бестолково топталась, не зная, как заказывать молитву «за упокой». Потом – вообще стыд! – в сумочке – одни «стольники». Как же милостыню давать? Сообразила: купила свечку, разменяла, но все равно не меньше полтинника раздала калекам да убогим.
И что?
Домой приехала только под вечер, уставшая, благостная… Час плескалась в ванной, даже напевала что-то…
Кажется, только голову на подушку положила, глаза закрыла – и вот он, тут как тут. В своем любимом кресле, там в кабинете, на Каменноостровском. Кресло вертящееся, поэтому он сидит, чуть-чуть из стороны в сторону покручиваясь. Улыбка – вроде бы и добрая, но сразу ясно – сейчас язвить начнет. Светочка даже во сне почувствовала, как капля пота медленно скатилась с виска по щеке, защекотала подбородок.
– Болвася ты, болвася, – мягко выговаривал Виталий, водя пальцем по гладкой поверхности стола, как всегда, совершенно пустого. – При чем тут ЭТОТ благообразный старец? Какого облегчения ты от него ждешь? Хочешь посвятить себя посту и молитвам, дурася? Фу, милая, как это скучно… У тебя не получится. – И – сразу же, моментально! – резкий поворот кресла, ладони выставлены вперед – Не надо, не надо, не возражай… Я прекрасно знаю, на что мы способны, когда рассержены. Но не надо, дружище, рвать свою милую розовую попку только для того, чтобы доказать МЕРТВОМУ человеку, что его забыли…
Светочка проснулась среди ночи. Босиком выбежала в гостиную, плохо еще соображая, где находится аптечка, разбудила кого-то из охраны, уронила напольную вазу, вспомнила наконец, где лекарства, запила два «тазепама» минералкой, доплелась до кровати и почти сразу провалилась в вязкий, тяжелый сон. Без сновидений.
Весь следующий день Светочку донимала мысль о том, что (если бы это можно было проверить) там, на Каменноостровском, в пустом запертом кабинете на столе сейчас видны следы его пальца.
Следующим средством, по совету Илоны (вот где фантастика! – впервые в жизни следую Дуськиному совету! То ли мир резко поглупел, то ли я с ума схожу?), стал визит к «бабке».
– Светулик, ты с ней осторожно! – пищала из далекой Швейцарии Илона. – Она знаешь какая крутая! Помнишь Ленку Димкину? Ну, такая, с жуткой задницей? Во-от, так эта бабка Ленке замуж в Италию нагадала! И точно! Ты смотри, не рассерди ее, характер свой не показывай и не жлобись, денег дай!
Сухая, жилистая «бабка», лет пятидесяти, с хитрющими глазами, с порога забубнила-заговорила какими-то невнятными скороговорками, чисто по звучанию напомнившими Светочке с детства ненавистное, выворачивающее язык, колобковское: «Я по коробу СКРЕБЁН, по сусеку МЕТЁН, в сметане МЕШОН, в масле ПРЯЖОН, на окошке СТУЖОН». Потом долго водила руками, закатывала глаза, писала на бумажке состав какого-то спасительного зелья, а под конец нормальным, человеческим голосом потребовала двести тысяч. Светочка, извиняясь, достала полтинник баксов. «Бабка» ломаться не стала, с достоинством взяла бумажку, мельком на нее взглянула и добавила, как будто именно там это и вычитала: