— Это и есть мое лицо. Пап, я не надевал маску.
Он уставился на меня, а затем рассмеялся.
— Ха-ха, Кайл. У нас на это нет времени.
Ты, что же, думаешь, что я трачу впустую твое драгоценное время? Но я изо всех сил пытался сохранить спокойствие. Я знал, что если рассержусь, то буду ворчать, рычать и скрести лапой пол, как животное в клетке.
Отец схватил клок шерсти на моем лице и резко дернул его. Я взвизгнул и, прежде чем я даже смог подумать, мои когти оказались рядом с его лицом. Я остановился, почувствовав, что моя лапа касается его щеки. Он уставился на меня, запаниковав. Он отпустил мою шерсть и отступил. Я видел, что он дрожит. О, Господи, мой отец дрожит…
— Пожалуйста, — сказал он, и я увидел, что его колени подкашиваются. Он замер напротив двери.
— Где Кайл? Что ты сделал с моим сыном? — он заглянул мне за спину, словно хотел оттолкнуть меня и пройти вовнутрь, но не посмел. — Что ты сделал? Почему ты находишься в моем доме?
Он едва ли не плакал, и я вместе с ним. Но я смог сказать ему ровным голосом:
— Папа, Кайл — это я. Я Кайл, твой сын. Разве ты не узнаешь мой голос? Закрой глаза, может, тогда ты сможешь узнать.
Но, как только я это сказал, меня посетила ужасная мысль. Может, он меня и не узнает. Мы же так мало разговаривали за последние несколько лет. Наверное, он не узнает мой голос. Скорее всего, он выгонит меня на улицу и заявит в полицию, что его сына похитили. А я буду вынужден спасаться бегством и жить под землей. Я стану городской легендой — монстр, живущий в нью-йоркской канализации…
— Папа, пожалуйста.
Я протянул руки, чтобы проверить, есть ли у меня еще отпечатки пальцев, даже если они теперь совсем другие. И посмотрел на него. Он закрыл глаза.
— Папа, пожалуйста, скажи, что ты узнаешь меня. Пожалуйста.
Он открыл глаза.
— Кайл, это действительно ты?
А когда я кивнул, он сказал:
— И ты не пытаешься разыграть меня? Потому что если это так, это совсем, совсем не смешно.
— Это не шутка, папа.
— Тогда что? Как? Ты болен? — он провел рукой по глазам.
— Это все ведьма, папуля.
Папуля? Я вернулся к тому слову, которое произнес только однажды, в те две минуты между моментом, когда я научился говорить, и моментом, когда я понял, что Роб Кингсбери никому не может быть «папулей».
Но я сказал:
— Папуля, прямо здесь, в Нью-Йорке, существуют ведьмы, — я замолчал. Он смотрел на меня, не моргая и не двигаясь, словно я превратил его в камень. А затем, очень медленно, он осел на пол.
Когда, наконец, он немного пришел в себя, он сказал:
— Это… эта штука… эта болезнь… состояние… чтобы ни случилось с тобой, Кайл… мы справимся с этим. Мы найдем доктора, и все уладим. Не переживай. Мой сын так выглядеть не должен.
И я почувствовал облегчение, хотя все еще нервничал. Облегчение потому, что был уверен — мой отец справится с тем, что никому больше не под силу. Мой отец был весьма известным человеком, и могущественным. Но нервничал потому, что он сказал: «Мой сын так выглядеть не должен».
Потому что, что случиться тогда со мной, если отец не сможет это уладить? Я ни мгновения не верил во второй шанс, который дала мне Кендра. Если мой отец не уладит это, моя жизнь кончена.
Отец ушел, пообещав вернуться на ланч, после того как он добудет нужную информацию. Но часы пробили уже час… два… Магда отправилась за покупками. А я узнал, что практически невозможно есть хлопья, когда у тебя когти. Собственно говоря, в таком случае есть трудно вообще. Я скормил своей звериной личности пакет ветчины из отеля. Интересно, я начну вскоре есть сырое мясо?
В 2:30 я узнал, что отец не приходил домой. Он хотя бы попытался сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь мне? А поверили ли ему? Что он мог сказать: «Эй, мой сын превратился в какую-то сказочную зверюгу»?
В три я придумал запасной план. К сожалению, он подразумевал участие Слоан. Я набрал ее номер.
— Почему ты не звонил мне? — должен ли я добавить, что она тотчас же принялась ныть?
— Я сейчас тебе звоню.
— Но ты должен был позвонить мне до этого, в выходные.
Я постарался погасить в себе раздражение. Мне нужно быть милым с ней. Потому что она была моим лучшим шансом. Она всегда говорила, что любит меня. Так что если она меня поцелует, мы покончим с этим до того, как отец проконсультируется с первым же пластическим хирургом. Я понимал, что вера в то, что поцелуй изменит меня, несколько ненормальна, как и вера в магию. Но как я не мог верить в магию теперь?
— Малыш, мне очень жаль, но я себя плохо чувствовал. Кажется, я подцепил что-то в пятницу. Поэтому у меня и было такое отвратительное настроение, — я покашлял для убедительности.
— Это точно.
Это меня взбесило, но я сказал:
— Я знаю. Я вел себя как ничтожество, и я все испортил, да? — Я глубоко вздохнул и сказал то, что, я был уверен, она хотела услышать: — А ты так прекрасно выглядела в пятницу. Боже, ты была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел.
Она хихикнула.
— Спасибо, Кайл.
— У всех глаза на лоб вылезли, когда они увидели нас с тобой. Я был так счастлив.
— Да, я тоже. Слушай, я сейчас в Сохо, делаю покупки с Эмбер и Хейвуд. Но я смогу заехать к тебе после, может быть. Твоего отца нет дома, так ведь?
Я улыбнулся.
— Точно. Приложи свой телефон поближе к уху. Я хочу тебе сказать кое-что, но я не хочу, чтобы Эмбер и Хейвуд слышали это.
Она снова хихикнула.
— Окей. Что?
— Я люблю тебя, Слоан, — прошептал я. — Я так сильно люблю тебя…
— Я тоже тебя люблю, — сказала она со смешком. — Ты никогда не говорил это первым.
— Ты не дала мне закончить. Я люблю тебя так сильно, что любил бы тебя, даже если бы ты не была такой классной.
— Чего?
— Это правда. Я бы любил тебя, даже если бы ты была страшной.
Я слышал, как Магда слоняется у меня под дверью. Поэтому я понизил голос, чтобы она не смогла меня услышать.
— А ты бы любила меня, если бы я стал уродом?
Еще один смешок.
— Ты никогда не будешь уродливым, Кайл.
— Ну, а вдруг я бы был таким? Например, если бы у меня вскочил на носу огромный прыщ, ты бы любила меня?
— На носу? У тебя прыщ на носу?
— Это риторический вопрос. Но ты бы любила меня?
— Конечно. Это странно, Кайл. Ты такой странный. Мне пора идти.
— Но ты же приедешь после того, как сделаешь покупки?