— Мне очень жаль, мистер Кингсбери, — сказал отцу последний доктор.
Мы сидели в офисе то ли в Айове, то ли в Айдахо, то ли в Иллинойсе. Поездка туда заняла тринадцать долгих, безмолвных часов, а когда мы останавливались на отдых, мне приходилось одеваться как восточной женщине, чтобы одежда полностью прикрывала мое тело и лицо. Доктор работал в соседнем городе, но отец договорился о конфиденциальной встрече с ним на выходных в его сельском домике. Отец не хотел, чтобы меня видел кто-то из посторонних. Я выглянул в окно. Трава была зеленой, чего я не замечал раньше, и на кустах распустились разноцветные розы. Я посмотрел на них. Они были красивыми, как и говорила Магда.
— Да, мне тоже жаль.
— Нам очень нравится, как вы ведете новости, мистер Кингсбери, — произнес доктор Эндекотт. — Особенно моей жене, которая, пожалуй, даже чуточку влюблена в вас.
О Боже! Этот парень собирается взять у него автограф, или предложит попробовать втроем?
— Может, мне стоит пойти в школу для слепых? — вклинился я.
Доктор остановился то ли на середине своего предложения, то ли рассуждения.
— Что, Кайл?
Он был единственным, кто назвал меня по имени. Тот колдун вуду из Восточного поселка называл меня порождением дьявола (что, как мне кажется, было настолько же оскорбительно для отца, как и для меня). Я хотел уехать оттуда сразу же, но отец разговаривал с ним, пока наконец не выяснил — сюрприз, сюрприз! — что он не сможет мне помочь. Я никого не мог винить в том, что они не хотят со мной общаться. Я бы тоже сам себя избегал, поэтому мне моя идея показалась замечательной.
— Школа для слепых, — произнес я. — Может, мне стоит пойти в такую школу?
Это было бы здорово. Слепая девушка не сможет увидеть, насколько я уродлив, так что я вполне могу воспользоваться шармом Кингсбери, для того, чтобы она в меня влюбилась.
— Но ты же не слепой, Кайл, — сказал доктор.
— А разве мы не сможем сказать им обратного? Что я потерял зрение из-за несчастного случая на охоте или чего-то в этом роде?
Он покачал головой.
— Нет. Кайл, поверь, я знаю, что ты чувствуешь.
— Да уж конечно.
— Нет, на самом деле. Я немного понимаю тебя. Когда я был подростком, у меня было очень плохое состояние кожи на лице. Я испробовал кучу лекарств и препаратов, наступало улучшение, а потом становилось еще хуже. Я чувствовал себя настолько уродливым и несчастным; мне казалось, что никто и никогда не захочет быть рядом со мной. Но, в конце концов, я вырос и женился, — он указал на фото симпатичной блондинки.
— Что означает, что после того как вы закончили медицинский колледж и заработали кучу денег, женщины перестали обращать внимание на вашу внешность, — фыркнул отец.
— Папа… — попытался остановить его я. Но подумал я о том же.
— Вы сравниваете это с прыщами? — отец указал на меня. — Он — зверь. Однажды утром он проснулся животным. Конечно, медицина…
— Мистер Кингсбери, перестаньте так говорить. Кайл не зверь.
— А как вы это можете назвать? Какой здесь можно употребить термин?
Доктор покачал головой.
— Я не знаю. Я знаю только то, что фактически затронута только его внешность, только то, кем он был снаружи.
Он накрыл своей ладонью мою руку. Никто другой не пытался этого делать.
— Кайл, я понимаю, это сложно, но я уверен, твои друзья научатся воспринимать тебя таким и будут снисходительны.
— Да на какой планете вы живете? — закричал я. — Потому что это точно не Земля. Я не знаю ни одного доброго человека. И более того, я не хочу знать. Они все неудачники. У меня нет каких-то незначительных дефектов. И я не в инвалидной коляске. Я — урод, в буквальном смысле этого слова. — Я отвернулся, чтобы они не увидели моего отчаяния.
— Доктор Эндекотт, — начал мой отец. — Мы посетили более дюжины докторов и больниц. В какой-то момент… — Он замолчал. — Нам вас рекомендовали многие. И если дело в деньгах, я заплачу любую сумму, чтобы помочь сыну. Это не страховой случай.
— Я все понимаю, мистер Кингсбери, — произнес доктор. — Мне жаль…
— И не переживайте о риске. Я подпишу отказную. Думаю, мы с Кайлом оба согласны рискнуть… всем, нежели он останется таким. Не так ли, Кайл?
Я кивнул, хотя в душе осознавал, что мой отец скорее смирится с моей смертью, чем с моим нынешним внешним видом. — Да.
— Мне жаль, мистер Кингсбери, но дело действительно не в деньгах или риске. В его случае просто ничего нельзя сделать. Я думал о возможной пересадке кожи и пластической операции лица, но потом провел кое-какие тесты, и…
— Что? — спросил отец.
— Самое странное, что я когда либо видел. Структура кожного покрова оставалась неизменной, что бы я не делал. Так, как будто она вообще не поддается трансформации.
— Это абсурдно. Изменить можно все, что угодно.
— Нет. Это не похоже ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться ранее. Я не знаю, что могло стать причиной этого.
Отец резко перевел взгляд на меня. Я знал, он не хочет, чтобы я рассказывал кому-нибудь о ведьме. Просто он сам еще не верил в это. Он до сих пор думал, что у меня какое-то странное заболевание, с которым справится медицина.
Доктор Эндекотт продолжил. — Я бы хотел провести еще кое-какие тесты в исследовательских целях.
— Помогут ли они сделать моего сына нормальным?
— Нет, но мы сможем более подробно изучить его состояние.
— Мой сын не будет подопытным кроликом, — отрезал отец.
Доктор кивнул. — Мне жаль, мистер Кингсбери. Единственное, что я могу вам посоветовать — поговорите с сыном, научите его воспринимать ситуацию настолько позитивно, насколько он сможет.
Отец вяло улыбнулся. — Конечно, так и поступлю. Я уже думал над этим.
— Вот и хорошо. — Доктор Эндекотт повернулся ко мне. — И еще, Кайл, мне очень жаль, что я не смог тебе помочь, но ты должен понять, что это еще не конец, если ты только сам не позволишь ситуации взять над тобой верх. Многие люди, будучи инвалидами, достигали невероятных высот. Рэй Чарльз был слеп, но обладал непомерным музыкальным талантом. А Стивен Хокинг, физик, да он же гений, несмотря на заболевание двигательных нейронов*.
— В том то все и дело, док. Я не гений. Я обычный парень.
— Мне жаль, Кайл.
Доктор Эндекотт встал и снова похлопал меня по плечу, жест который можно было расценить и как выражение сочувствия, и как просьбу покинуть кабинет. Я понял это и встал.
По дороге домой мы практически не разговаривали. Когда мы добрались, отец провел меня к служебному входу нашего дома. Я скинул с лица темную вуаль. Стоял июль, было жарко, и хотя я пытался стричь шерсть на лице, она тут же вырастала опять. Отец жестом пригласил меня внутрь.