— Ну что ж, мудрая моя Суфия… Ты ведешь себя столь достойно, что мое уважение к тебе лишь возросло. Более того, сейчас, видя тебя спокойной, я могу честно раскрыть тебе все…

«Честно… Предатель… Червяк… Вонючий шакал…»

— Я полюбил другую женщину. Она столь хороша, что я не могу противиться зову своего сердца. Я мечтаю лишь о том, как буду с ней жить и радоваться новой жизни. Но ты не бойся, умница Суфия. Все, что есть в этом доме, все, что я дарил тебе, все останется твоим. Ибо обычаи моей родины позволят мне покинуть тебя лишь в том случае, если ты не будешь бедствовать…

«Обычаи его родины, оказывается, куда мудрее его самого…»

— Да будет так… Значит, дом и все в нем?..

— Да, светоч доброты и мудрости. Это все твое. Ты будешь жить, как жила. Но, быть может, ты разрешишь мне заходить к тебе на чашку чая?

— Что слышу я, глупец? Заходить ко мне? А как же твоя женщина? Она позволит тебе это?

— Я лелею надежду, красавица, что вы станете с ней подругами…

«Самодовольный глупец… Болван… Безголовый червяк… Стать подругами. Да даже если она умная, как кади, она не сможет стать мне подругой… Как нельзя назвать подругой змею, которая укусила тебя и ждет, когда же подействует яд!..»

— Я думаю иначе, иноземец… Вряд ли мы станем подругами — я не люблю подруг. Да и тебе вряд ли буду рада… Не тревожь меня более своим появлением. Думаю, что стражники, которые отныне будут дежурить у моего порога, могут изранить своими алебардами твое нежное тело…

— Стражники, звезда моя?

— Ну конечно, — у Суфии хватило душевных сил пожать плечами. Хотя более всего на свете ей хотелось разбить о голову этого самонадеянного надутого индюка глиняный чан для вина… — Кто-то же должен охранять мой покой… Если этого не может сделать тот, кого я ранее считала мужем, мужчиной, значит, надо будет нанять тех, кто умеет это делать.

— Но зачем же так, Суфия? Я же объяснил тебе — я остаюсь твоим мужем… И потому имею право бывать здесь…

— О нет, глупец, от сего мига ты не имеешь здесьникаких прав. Ибо более ты не являешься моим мужем… А являешься лишь глупым, нежеланным, гонимым пришельцем.

И опять предательские слезы подступили к голосу Суфии. Но она вновь смогла сдержаться, не выдав чувств, которые сжигали болью ее душу.

— Ну что ж, суровая красавица. Да будет так… Хотя я надеюсь все же, что когда-нибудь ты сменишь гнев на милость и примешь под этим кровом меня и мою прекрасную Лю Ли. Надеюсь, что твоего разума достанет оказать нам все то гостеприимство, на какое ты способна… Уж я-то знаю…

— Ты не можешь ничего обо мне знать, незнакомец… Кто дал тебе право вот так, вольготно сидеть здесь? Кто дал тебе право без почтения разговаривать с хозяйкой этого дома? Кто вообще пустил тебя сюда в этот утренний час?

Суфия поняла — еще миг, и она не сможет сдержаться… А потому молча встала, подошла в двери — и распахнула ее одним движением.

— Покинь этот кров, незнакомец! Покинь немедленно, пока я не позвала стражу!

— Я ухожу, грозная красавица… Но надеюсь, что ты еще встретишь радостно меня и мою Лю Ли…

— Никогда! Слышишь ты, раб своих чресел, никогда! И забудь сюда дорогу!

Захлопнулась калитка, отсекая Суфию от ее счастливого прошлого. И вот тогда слезы излились. И теперь ей было все равно, слышит ли кто-то ее горе…

Макама пятнадцатая

Суфия очнулась от воспоминаний. Девушки по-прежнему беседовали. И тут Суфия наконец поняла, что ее так встревожило в рассказе Зульфии. Имя… Имя разлучницы…

— Как твой презренный муж назвал свою новую любовь, прекраснейшая? — спросила она.

— Он назвал ее Лейлой… — с удивлением в голосе ответила Зульфия.

— А ту змею, к которой ушел твой возлюбленный, Асия, как звали?

— Лайли… — с недоумением ответила девушка, которая сидела по левую руку от Суфии.

— Лейла… Лайли… Лю Ли… Но почему же меня так тревожат эти имена? — пробормотала Суфия.

Девушки вокруг нее молчали. У каждой из них была своя боль, свое имя разлучницы, свои горестные воспоминания. И им, как понимала Суфия, вовсе не хотелось лишний раз к ним возвращаться.

— Ну что ж, сестры. Да будет так… Сегодня нас стало на одну больше. Малышке Зульфие сейчас нужна помощь и поддержка. И, думаю, среди нас она сможет успокоиться, вернуть себе свое «я».

— Ты, как всегда, права, мудрая наша сестра, — ответила Асия. — я сегодня побуду с Зульфией. Негоже ей оставаться одной… Ведь ей сегодня вечером понадобится много сил… И потом, Зульфия говорит, что она хорошая хозяйка… А я так люблю сласти…

— Конечно, подружка, помоги нашей сестре, — улыбнулась Суфия. — Должно быть, солнце уже клонится к закату… Пора нам расходиться по домам. Прощайте, сестры, да хранит вас своею милостью Аллах всесильный и всепрощающий!

— Да хранит он и тебя, добрая наша сестра!

Одна за другой девушки покидали приют спокойствия. Суфия, как всегда, уходила последней. Она погасила светильники, оставив у входа в коридор трут и кресало. Когда же девушка ступила в расселину скал, она подняла глаза вверх. О да, день лишь начал уходить. Но в красках неба появились уже первые лиловые ноты, подсказывая, что закат куда ближе, чем можно было надеяться.

Суфия стала перед скалой и проговорила:

— Сим-сим, повелитель, прощай!

И мудрая заколдованная дверь (во всяком случае, так думала Суфия) открылась, выпуская из каменных объятий девушку. Тропинка знакомо вела вниз, а Суфия по-прежнему бормотала: «Лайли, Лейла, Лю Ли… Что же между вами общего, коварные разлучницы?»

* * *

Али-Баба привязал мулов в олеандровой роще. До заката еще было время, и следовало убедиться в том, что никто не сможет воспрепятствовать ему. «О Аллах, творец сущего, повелитель правоверных, помоги мне! Дай мне спокойно войти в пещеру. И клянусь, что моя садака [6] будет необыкновенно, сказочно щедра!»

Али-Баба притаился за камнем почти у серой скалы. Вокруг было столь тихо, что ему самому стало смешно — от кого он таится здесь, где даже птицы, казалось, не летают… Разве что от ящерки в высокой траве… Но этой изумрудной малышке не было дела до какого-то двуногого чудака, который не может достойно выпрямиться.