Ее голос пригвоздил его к месту.
— Этот Вязель. У него есть на лбу небольшой шрам? А на тыльной стороне руки — три ожога?
Помолчав, он сказал:
— Да.
Она выругалась.
Ключ. Надо вернуть его на место.
Он обернулся к ней.
Вид у нее был усталый, измученный.
— Ты ему рассказал?
— Нет. Он и сам знал. Честное слово.
К его удивлению, она хрипло рассмеялась.
— Я тебе верю. И не сомневаюсь, он нашел новых послушников. Возможно, женщин. Которые ловят на лету каждое его слово.
Роберт потер ручку велосипеда.
— Это когда-то случилось и с вами?
Он думал, она его убьет. Но она только проговорила:
— Да, Роберт. Я была студенткой, заканчивала университет. Я была лучшей на курсе, подавала надежды, должна была получить степень бакалавра с отличием первого класса. Люди считали, я смогу достичь всего, чего захочу.
Она села на перевернутое ведро, огляделась, ища глазами Джимми, потом понизила голос:
— Я встретила Вязеля в Оксфорде. Тогда его звали Гвион. Он не был ни студентом, ни преподавателем, просто время от времени выполнял какие-то работы для отделения кельтской культуры. Читал лекции, проводил семинары по валлийской поэзии. Это было его любимое занятие. Мы… подружились.
Роберту было трудно себе это представить. Значит, она не всегда была такой железной леди?
— Да, он умел производить впечатление. Он рассказывал о поэзии, о том, что кельтские мифы уходят корнями в доисторические времена, утверждал, что легенды о богинях, о битвах с деревьями, о стеклянных замках созданы народом, который построил кромлехи. В бронзовом веке. Может быть, даже в неолите. — Она горько рассмеялась. — Мне казалось, что он прав. Я забросила учебу. Читала мифы, писала работы, над которыми мои преподаватели рвали на себе волосы, сочинения, полные теорий, и чем безумнее, тем лучше… Я носила невозможные платья, ходила на празднества, жила в нищете. Да, я пробовала наркотики, хотя Вязель к ним не прикасался. Но я старалась не отставать от него. Он жил в фантастическом мире, полном выдумок и легенд. Мне было нужно лишь одно — его уважение. А потом в один прекрасный день он исчез. Просто встал и ушел. Я не находила себе места. Только чудом мне удалось сдать все экзамены.
Она долго молчала. Он не выдержал и спросил:
— Вы провалились?
— Я получила третью степень отличия. Представляешь? Третью! О работе в исследовательских организациях можно было забыть. Я стала третьесортным археологом, без работы, без репутации, даже без жилья. — Она распустила косу, опять высоко заколола, движения были нервными и неосознанными. — Я много лет прокладывала себе обратный путь наверх и не допущу, чтобы кто-то пустил мои усилия прахом. Тем более он. — Она торопливо встала, как будто смутилась, поняла, что сказала слишком многое. — Однако это произошло. Слух пошел, и мне его не остановить. А ты, Роберт, нам нужен. Больше, чем прежде. Придется работать с максимальной быстротой. С минуты на минуту сюда явится пресса, слетятся на шабаш ведьмы и прочие фанатики. Мы должны извлечь столбы из земли. А после этого — пусть проводят свои пресс-конференции сколько хотят. Будет уже поздно.
Мысль о том, чтобы выкопать столбы, пугала Роберта. Но он только кивнул и пошел пристегивать велосипед.
Яма, из которой вырвались летучие мыши, исчезла; ее закопал Джимми. Роберт ни о чем не спрашивал. Всё утро прошло в лихорадочной работе. Древнюю тишину раскопок разорвал грохот молотков — это рабочие возводили забор. Но были и другие звуки: голоса на дороге, машины, звонки мобильного телефона Клариссы. Один раз, когда она сидела на скамейке и с кем-то ожесточенно спорила, Роберт улучил момент: вышел за забор и направился к перевозному туалету, но в последний миг юркнул в фургон и в считанные секунды положил ключ обратно в ящик. Теперь, чтобы сюда попасть, ключ уже не поможет. Скорее пригодился бы парашют.
Эта мысль пришла в голову не только ему. Часов около одиннадцати прилетел вертолет и на небольшой высоте завис над раскопками.
Кларисса сердито выругалась:
— Ну и наглецы!
Из кабины высунулся человек с камерой.
— Телевидение? — спросил Роберт.
— Может быть. Один раз я уже прогнала их. Ну, они и оттуда сумеют неплохо разглядеть кромлех.
Даркхендж ожил — так казалось Роберту. Час за часом деревянные столбы вырастали из земли, воспаряли из потревоженного торфа. К середине утра они уже достигли человеческого роста, и, выйдя наружу, нельзя было увидеть, что делается внутри. Деревянный кромлех солидно поблескивал тонким слоем воды; там, где когда-то были сучки и ветки, до сих пор виднелись отметины от древнего топора. Роберт сидел на корточках, преодолевая боль в спине и руках, ловко орудовал совком, разбивая комковатую землю, его глаза улавливали малейшие перемены оттенков; он теперь знал и слизистую тягучесть глины, и угловатую твердость покрытых грязью кремневых камней, и терпкий запах дождевых червяков. Его комбинезон пропитался водой, в трещины на коже и под ногти забилась земля, а он продолжал копать. Внешний мир потускнел. Здесь, в теплой сырой тесноте кромлеха, им овладело только одно желание — рыть, расчищать, извлекать на свет.
Примерно в полдень они перекусили испачканными в земле сандвичами, Джимми принес кружки с чаем. Роберту казалось, будто он возвращается откуда-то издалека; когда Кларисса разговаривала с Маркусом, ему приходилось изо всех сил прислушиваться, чтобы понять их слова; звуки человеческой речи будто растеряли свое значение, стали едва узнаваемыми.
Может быть, именно так и чувствуешь себя, когда выходишь из комы? Когда возвращаешься в мир, где уже миновали месяцы, годы, века? Он нахмурился, перевернул кружку, будто приносил в жертву богам последние капли чая. Этот жест был совсем не в его характере. Археология дает слишком много времени на размышления.
К трем часам дня деревянные столбы поднялись выше его головы. После полудня удушливая жара сгущалась всё сильнее, небо затянулось тяжелыми тучами, над головой стремительно проносились мошки и летающие муравьи. От зноя кожа воспалилась и чесалась. Вероятно, уже близок уровень доисторической земли. Вспомнив о словах Вязеля, он поднял глаза на Маркуса — тот с сонным видом ковырялся в земле по центру.
— Нашли что-нибудь?
Археолог, вздрогнув от неожиданности, поднял глаза.
— Пока нет. Пусто, как в бочке.
— Интересно, что там кроется?
Маркус пожал плечами. Джимми воткнул совок в землю и встал, потягиваясь, как будто слова вывели его из забытья.
— Скорее всего, там захоронение. Обычно так хоронят детей или молодых женщин. А может, просто приношение богам. Например, олений рог или эти дурацкие меловые шары.
Его прервал шорох. В яму спорхнули птицы, множество мелких птиц. Галки. Они целой стайкой прилетели из рощицы возле соседнего поля, опустились на столбы древнего кромлеха, перепархивали с места на место, что-то клевали, хлопали крыльями — не утихали ни на миг. Люди в недоумении застыли внутри живого птичьего кольца. Маркус вскочил, но галки не испугались, они снялись с места только тогда, когда Кларисса лязгнула железными воротами и подошла к кромлеху, и в тот же миг вся стая вспорхнула в воздух, как облако, тревожное, бурлящее, крикливое.