Круг сложился на две трети. Длинные пальцы поэта, втыкая палочки в салфетку, дрожали от усилия, как будто он преодолевал страшное сопротивление, как будто крошечный кромлех не хотел, чтобы его строили, боролся изо всех сил; стихи взметнулись ввысь и поникли, превратились в вихрь бессмысленных, обрывочных слов.
«Сияет яркая звезда… Борюсь, сражаюсь я… Спешит трава, спешат на бой деревья; смотри на них, о путник из далеких стран, дивись на них, о воин, взывай к богам, ко всем святым богам…»
Монотонный напев, похожий на заклинание, исполненный причудливого ритма. В него вплетались и другие звуки — Роберт с удивлением узнал в них писки и гудки мониторов, пульс Хлои, биение сердца. Они тоже складывались в слова:
«Спаси нас от гнева… От гнева деревьев, от шелеста веток, от тысячи принцев, от вражьего войска…»
Вязель поставил предпоследнюю палочку. Круг почернел. В нем пробегали электрические импульсы, и девичий голос, высокий и чистый, пел:
«Волшебный лес, деревья-колдуны, построили ряды и в бой идут, мы одолеем их, у нас играет арфа…»
Последняя палочка. Он крепко взял ее, с невероятным усилием опустил. Она коснулась остальных.
Мониторы словно взорвались.
Роберт ахнул.
Глаза Хлои дрогнули.
И в тот же миг по всей палате тревожно взвыла сирена. Порыв ветра с дождем взметнул занавески. Роберт кинулся к кровати.
— Она шевельнулась! Я видел! Шевельнулась!
— Помоги мне! — Кто это сказал? Вязель? Он был окутан тенями от листьев, тени плясали на потолке, на стенах. Провода от аппаратов змеились, как корни.
Роберт схватил трясущуюся руку поэта. Они вместе сумели удержать палочку, вернуть ее на место, поставить в круг, протолкнуть. Круг замкнулся.
Хлоя вздрогнула. Глубоко вздохнула. А в коридоре забегали, засуетились люди; дверь распахнулась.
— Не пускай их! — в гневе закричал Вязель; он схватил ее за руки, потянул, поднял с подушек. — Хлоя! Вылезай! Выходи к нам!
— Ивы, — еле слышно прошептала она. — Терновник…
Кромлех упал на пол, покатился.
— Я призываю тебя! — повелительно произнес Вязель. — Я веду тебя назад! Хлоя!
— Дуб… Король… — Она через его плечо посмотрела на Роберта.
Вдруг зажегся свет.
— Нет! — взвыл Роберт, но его отпихнули. В палату ворвались перепуганные медсестры, врач, сестра Мэри.
— Нет! Она просыпается! Он ее разбудил!
Ему на плечо, словно тиски, легла огромная ладонь.
— Что, ради всего святого, тут происходит? — прошептал у него за спиной Максел.
Охранник схватил Вязеля. Вид у поэта был усталый, изможденный.
Хлоя, уже наполовину привставшая, рухнула обратно на кровать, закрыла глаза. Волосы растрепались по подушке.
Врач поднял голову.
— Прочь отсюда! — прорычал он. — Пока я вас не вышвырнул! Святой отец, вы знаете этого человека?
Максел поглядел на Вязеля.
— Да, — буркнул он. — Успокойтесь. Он не сделал ей ничего плохого.
— Он ее чуть не убил!
— Она просыпалась! — Роберт трясся от гнева и отчаяния. — Она почти очнулась… Посмотрела на меня…
— Не может быть. — Врач торопливо проверил глаза Хлои, ее дыхание.
— Вы же слышали сигналы…
— Наверное, кто-то отсоединил мониторы. Я думаю, надо вызвать полицию.
— Нет нужды, — рявкнул Максел.
Вязель устало улыбнулся.
— Делайте что хотите, — хриплым голосом проговорил он. Потом, словно неимоверную тяжесть, поднял левую руку — Но если ничего не произошло, — прошептал он, — то как вы объясните вот это?
Пальцы Хлои вцепились в его запястье. Она держала его за руку.
Почему?
то было всё, что я могла выдавить из себя. Меня трясло от злости.
— Я видела Роберта! Он был там, среди деревьев! Почему ты держишь меня здесь?
Он закрыл ставни на засов. По полу змеилась обрубленная виноградная лоза.
— Прости, Хлоя, — прошептал он. — Но поверь, это для твоего же собственного блага. Лес — страшное место. Он не знает жалости. Он уничтожит нас обоих.
— Чушь!
Он схватил меня за руки. В стене была потайная лестница; он потащил меня к ней, но я его отпихнула, и он отлетел к стене.
Я завизжала от злости. Потом сорвала с него маску.
О ком пророчествуете вы,
О мудрые друиды?
Об Артуре?
Или в виденьях вам являюсь я?
Книга Талиесина
Отец Максел стоял перед потухшим камином в гостиной.
— Ничего не хочешь мне рассказать?
Это не был вопрос. Роберт долго молчал. Потом сказал:
— Я и не догадывался, что он способен на такое. Думал, он просто хочет увидеть ее…
— Твоя сестра что — экспонат? — Эти слова были сказаны жестко, они больно ранили, но Роберт так устал, был так опустошен, что у него не было сил злиться.
— Нет. — Он резко обернулся. — Вы же сами видели! Она держала его за руку. Она открыла глаза, говорила. Если бы ему не помешали…
— Может, она и очнулась бы. А может, умерла. Сестра сказала, показания приборов зашкаливали. Сердце, давление. — Заметив, что Роберт закрыл глаза, Максел сел в потрепанное кожаное кресло. Его голос смягчился. — Не волнуйся. Ее состояние опять стабилизировалось, еще до того, как мы ушли. Что именно он делал?
— Пел. — Роберт не знал, как описать то, что было, хотя понимал, что это было не пение, а, скорее, стихи, произносимые нараспев, и читал их не Вязель. Он в отчаянии поднял голову. — И построил круг из деревянных палочек с буквами. Вроде кромлеха.
Максел поскреб шершавый подбородок.
— Я тебе говорил — держись от него подальше. Он… он опасен.
Роберт поднял глаза.
— Почему?
— Я чувствую в нем силу, хотя у меня язык не поворачивается признать это. Древнюю силу. Очень древнюю. Не знаю, чего он желал — добра или зла. Знаю только, что ему самому место в больнице; я на своем веку перевидал немало больных и могу сказать твердо — он нездоров. И очень серьезно.
Наступило молчание. Потом Максел откинулся на спинку, кресло скрипнуло.
— Он живет в бедности?
— Не знаю. Может быть.
— Оставайтесь лучше оба ночевать здесь. Позвони домой.