– Копьем, наверное, тоже, – возразил Тревельян.
– Копья для другого. Молчаливый бросится на нас, я и Шасса будем держать копьями, а Ханнто сзади ударит топором.
Он говорил о братьях, как говорят о единой личности, это Ивару было понятно, но не роль, что отводилась им с Алисой. Обхватив ее за плечи, чтобы подчеркнуть их общность, он спросил:
– Что буду делать я?
– Держаться подальше, – буркнул третий Уттур и зашагал вперед. Остальные потянулись за предводителем. Последним, пропустив Тревельяна и Алису, двигался Шасса-второй, держа наготове копье с длинным металлическим наконечником.
Ивар бывал в поселке в своем естественном обличье и в ипостаси лльяно, но это не вызывало ни вопросов, ни удивления, ни страха. Туземцы повидали разных существ, прилетавших с небес: сервов, хапторов, землян, нильхази, и с этими гостями на Лиане появлялась их техника: роботы всевозможных форм, летающие и наземные экипажи, механизмы, способные двигаться и даже говорить. В первые же дни Ивар выяснил, что все существа и все искусственные создания были для лльяно живыми, но делились на разумных хххфу и таких, у которых шерсть не длиннее когтя. Лльяно были прагматиками, чье мировоззрение питалось из двух источников, повседневного опыта и достижений галактической культуры. Опыт подсказывал, что в их мире одни обладают разумом, а другие неразумны, хотя бегают, летают, издают множество звуков и не очень стремятся попасть разумным на обед. Отсюда вытекало, что у небесных гостей ситуация схожая, что они привозят с собой животных с твердой шкурой, не съедобных, но очень полезных в другом отношении. Пришелец-хххфу мог забраться в такую железную тварь, и она начинала двигаться и говорить его голосом, мог передать свое «я» неразумному механизму, и в этом не было ничего удивительного. Имелись, конечно, и другие возможности: пришелец мог переселиться в существо, во всем подобное лльяно, с мягкой шерстью и когтистыми лапами. Но зачем? С какой целью? Ответ прост: в таком виде удобнее ходить в лесу, охотиться и выслеживать шорро.
– Увва, – тихо произнес шедший сзади Шасса-второй.
Обернувшись, Тревельян увидел, что зубы его оскалены, клочья шерсти на лице трясутся и мелко дрожат широкие черные ноздри. Шасса смеялся – можно сказать, хохотал.
– Есть повод для веселья? – спросил Ивар. – Может, ударим в барабан и спляшем на радостях?
– Плясать будем, когда убьем большого молчаливого, – ответил Шасса-второй, – но я веселюсь. Вспоминаю вчерашний день, время заката, и веселюсь.
– А что было вчера на закате? – полюбопытствовал Тревельян.
– Развели костер – там, где танцуют. Притащили Тза. Рахаш молвил слова наказания. Взяли палку. Хорошая палка, толстая! – Ноздри Шассы-второго задергались еще сильнее. – Тза вопил громче ттх'кута, попавшего в западню!
– Оууу-аа! Я расскажу об этом большому безволосому, – пообещал Тревельян. – Скажу, что обидчика наказали. Кто это сделал? В чьих лапах была палка?
– Его родительницы Суххут. Рашах сказал: била его щенком, пусть бьет и теперь. Десять палок! Она закончила, и Рахаш добавил еще две от себя.
– Отрадно слышать. – Тревельян порылся в залежах древней мудрости и произнес: – Ухо щенка – на его спине.
Они уже удалились от селения на три-четыре километра. Вокруг, точно сторожевые башни, высились хх'бо, огромные плоские пни в кольце могучих стволов. Пни и стволы выглядели черными, остальное – листья и лианы, свисающие с ветвей, длинные тонкие деревья хх'арр, колючий кустарник, травы и заросли гигантских мхов – были окрашены в разные оттенки серого, розоватого, белесого. Вытянутые вверх корзины хх'бо казались невысокими в сравнении с диаметром пней, не больше двадцати с лишним метров, но густая листва на боковых ветвях почти закрывала небо. Редко, очень редко попадался случайный разрыв, в котором сияли яркие звезды или круглый диск одной из серебряных лун.
Лучшие следопыты, первый Шасса и первый Уттур, покинули цепочку охотников и двигались теперь по обе стороны от нее, изучая почву, траву и деревья. «Ищут следы», – подумал Тревельян, вслушиваясь в лесные шорохи. Никаких звуков, кроме тихого шелеста листвы, ни птичьих трелей, ни визга маленьких зверьков, обитающих в древесных корнях… Ночь Лианы полнилась тишиной, и в ней, подобно теням, скользили хищники, высматривая замершую в ужасе добычу. Кто-то следил за ними, и ощущение опасности, пришедшее к нему, было отчетливым и острым. Кажется, Алиса его разделяла – она вцепилась в шерсть на спине Тревельяна и вытащила из кобуры излучатель.
– Ивар… – Ее голос был едва слышным. – Ивар, милый, я не смогу стрелять… я не чувствую оружие… не чувствую так, как надо… Кисть не похожа на нашу, коготь мешает, и мне не дотянуться до спуска…
– Попробуй средним пальцем, он длиннее указательного, – сказал Тревельян. Ничего другого он не мог посоветовать – руки лльяно были меньше человеческих, и земное оружие для них не подходило.
Тихо зашелестела крона ближайшего хх'бо. Шорохи были едва слышными – чудилось, что какие-то мелкие твари пробираются среди листвы, царапая когтистыми лапами кору.
– Хвостатый молчаливый, – прошептал Шасса-второй. – Три зверя.
– Нападут? – Ивар коснулся рукояти ножа.
– Нет. Нас больше. Поищут легкую добычу. – Шасса склонил к плечу лохматую голову, прислушался. – Убежали. Не опасно. Стаи нет.
Справа раздался негромкий писк, словно кто-то задел случайно тонкую гитарную струну. Предводитель насторожился, затем повернул в сторону звука, к зарослям гигантских мхов. Их высокие стебли были переломаны и растоптаны, сбитые белые цветы покрывали траву, и на этом белесоватом фоне виднелись бурые пятна. Первый Шасса, следопыт, склонился над ними.
– Сок жизни, – произнес он на альфа-языке, выпрямляясь. Так лльяно называли кровь.
– Щенки, – сказал Ханнто-второй.
– Щенки, – согласился первый Уттур. – Здесь он съел двух щенков, а до того убил Кша.
«Очевидно, – подумал Ивар, – это лльяно, ставший жертвой большого молчаливого. Шорро разделался с ним на рассвете, сутки назад».
– Теперь Кша и щенки не улетят на Желтую луну, – печально молвил Уттур-третий. – Мы больше их не увидим. Никогда!
Лльяно сжигали своих покойников на больших кострах.
Считалось, что дым несет их на Желтую луну, где обитали пращуры, коротавшие время в занятиях художеством. Каждая статуэтка, вырезанная ими, превращалась в младенца-лльяно, а статуэток было ровно столько, сколько умерших улетало с дымом. Но Кша и два детеныша попали вместо погребального костра в брюхо шорро.
– Кша ходил у ловчих ям, – буркнул Ханнто-первый и вытянул руку. – В той стороне!
– Большой молчаливый умен, – произнес Шасса-второй. – Знает, что к ямам придут охотники и будет их немного, один, два или три. Больше не надо, чтобы проверить ямы. Шорро спрятался и ждет.
Второй Уттур поднял копье.