Папа прижал пальцы к ее губам.
– Хватит, жена. Уши есть и у стен. Не порти малышке сюрприз. Ширли не останется без подарка, ведь никогда не оставалась. Санта-Клаус не пропустит ее, когда будет обходить всех детей, верно? Да, последние два Рождества выдались тяжелыми, но давай улучшим ситуацию, зарежем на этот раз гуся и поделимся с другими. Пускай иностранцы запомнят наше Рождество. Их лагерь на болотах – не отель класса люкс. Они там как звери в клетке. Милая, эти военнопленные сполна заплатили за все. Их бы теперь отправить домой, не держать на таком холоде. Прояви милосердие, Нора!
Ширли не знала, что и думать, слушая этот спор. Она не хотела, чтобы мистер Гитлер пришел к ним в дом через эту дверь, но ведь все говорят, что он умер, а война закончилась. Так что пора мириться, как мирятся они с Верой, когда поссорятся на детской площадке.
– Какой ты добренький, – огрызнулась мама. – Моя бы воля, так они заровняли бы каждую воронку от бомб и работали здесь, пока каждый кирпичик не ляжет на положенное ему место.
Они смотрели новости в кинотеатре «Пате Ньюс». Ширли не знала, что такое война, только запомнила, как на поле падали бомбы и пугали овец, а в школе разместили – правда, ненадолго – целый автобус эвакуированных.
– Вот уж никогда не думал, что ты такая злая, Нора, – нахмурился отец.
Ширли не любила, когда родители ссорились и говорили друг другу злые слова. Ей делалось страшно.
– Эти парни работали здесь как лошади, они вежливые и приличные. Надо быть милосердными победителями и мириться с врагами. Слушай, Нора, дай им шанс. Вот ты придешь в церковь и сама увидишь, что это за люди. И удивишься.
Мама лишь пожала плечами, стараясь игнорировать его слова. В эти дни она почти не бывала в церкви.
– Что-то не верится, – фыркнула она и вернулась к своим хлопотам. Ширли выскользнула из двери и побежала во двор играть с собакой, радуясь, что больше не слышит их слов. Это было время, когда она мечтала, чтобы у нее были братик или сестричка и можно было с ними играть; но у нее были и придуманные друзья. Иногда, играя в роще, она видела белую волшебницу, немного похожую на добрую фею Глинду в «Удивительном волшебнике из страны Оз». Они играли в прятки на краю рощи, пока Ширли не надоедало, и тогда она бежала к дому.
На следующее воскресенье они увидели военнопленных в поношенных темных мундирах, с шинелями на руке. Ширли насчитала тридцать человек. Немцы чинно уселись на передние скамьи методистской церкви, перед дубовой кафедрой и органом. Мама пришла на молебен из любопытства, поглядеть на бывших непобедимых противников. Немцы сидели молча, с каменными лицами, слегка смущенные обстановкой. Они понимали, что пятьдесят пар глаз смотрят им в спину.
Ширли призналась себе, что немцы не выглядели страшными чудовищами; их голоса оживили обычный хор прихожан, когда все пели гимны, напечатанные на листках на английском и немецком. Военнопленных вывели еще до окончания церковной службы на утренний холод, и они зашагали в гору к своим баракам. Ширли и другие ребята из воскресной школы выбежали из класса, чтобы посмотреть на них; некоторые мальчишки выкрикивали им вслед грубые ругательства. Ширли было чуточку грустно, что она сейчас будет уплетать жаркое со всеми обрезками, а немцы так и будут идти под дождем.
– Никого нельзя изгонять из божьего храма, верно, дорогие мои? – прошептал папа им обеим. – Вы только поглядите на них, сейчас это сломленные молодые парни, далеко от дома; весь их мир рухнул, и они уже не знают, что их ждет впереди. Их надо пожалеть и простить, проявить чуточку милосердия. – Папочка всегда умеет сказать хорошие слова.
– А у нас кто-нибудь будет? У Салли будет… Можно и у меня тоже? – закричала Ширли на пороге церкви.
– Ты о чем говоришь, дочка? – спросила мама, поправляя ее косичку. – Где твоя ленточка? Они что, на деревьях растут?
– У меня будет на Рождество какой-нибудь Джерри? – Ширли умела клянчить и заметила, что мама не сказала «нет».
– Поглядим, – раздался неожиданный ответ. Девочка знала, что это почти что «да»…
* * *
Зачем же я согласилась? Пожалуй, потому, что тот декабрьский день выдался отвратительным, скалы угрюмо темнели над головой, а за поворот дороги уходила унылая колонна поникших людей, которым предстоял долгий подъем. Ей бы торжествовать, но ее ледяная решимость подтаяла от странной грусти. Не очень-то приветливы к пленным эти голые склоны, но чья тут вина? Если бы немцы остались в собственной стране, ничего бы не случилось, и Гилберт был бы жив.
Том был прав, она ожесточилась, и даже внешне это было заметно: она ходила с суровым лицом и прямой спиной, будто в корсете. В годы войны ей приходилось делать всякую работу. И вот теперь враги сидели на соседней скамье и молились тому же богу… Зачем же тогда были все те жертвы?
Что ж, пора идти домой и готовить обед. Она взяла перчатки и стала искать клетчатую ленточку. Ведь сама она не найдется…
* * *
Немцы должны были прийти в гости в рождественское утро после молебна, на котором группа военнопленных пела «Тихую ночь» так искренне и проникновенно, что у всех прихожан навернулись слезы на глаза. Даже Нора смирилась с визитом непрошеных гостей, понимая, что они скучают по дому и близким. Нельзя же лишить их настоящего йоркширского гостеприимства.
После службы, когда все прихожане жали немцам руку, ее познакомили с Хансом Брауном и Клаусом Краузе, но она не смотрела им в глаза. Длинноногий Ханс с трудом уместился в их седан. Он сел вперед рядом с Томом, а она втиснулась на заднее сиденье вместе с другим немцем, державшим под мышкой коричневый бумажный сверток, и Ширли оказалась в качестве буфера.
Немцы чинно остановились у дверей дома, щелкнув каблуками. Когда их пригласили внутрь, Хансу пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о притолоку. Когда Нора взглянула на второго немца, Клауса, она увидела только пару печальных глаз цвета сланца, и ей показалось, будто она их узнала. Клаус был красив на немецкий лад, а таких пронзительных, будто острие ножа, глаз она не видела ни у кого. Он выглядел не как воинственный гунн, а как усталый человек, плохо понимающий, что его ждет впереди.
– Спасибо за Рожде…ство Willkommen, – запинаясь, произнес Клаус Краузе, и Том тепло пожал ему руку.
– Заходите! Будьте гостями. Это Ленора, моя супруга, а это малышка Ширли, – добавил он, а дочка не сводила восторженных глаз со свертка под мышкой у Клауса.
Егоза, подумала Нора. Но ее тронуло, что немцы явились в гости не с пустыми руками. Клаус увидел под елкой другие подарки и спокойно положил туда и свой. Ширли страшно не терпелось посмотреть подарки, но у нее еще был рождественский чулок и большой подарок от Санты, так что пускай подождет. Нельзя баловать ребенка, даже на Рождество.
Стол был накрыт в столовой лучшей камчатной скатертью, на нем лежали самодельные хлопушки и бумажные шляпы. Раз уж Нора взялась за дело, все будет как надо, без халтуры, хоть их гости и немцы.