— И вы полагаете, что в один прекрасный момент Вероника Дюкина потеряла терпение и не смогла перенести очередное унижение?
— Возможно, — кокетливо пожала она плечами, — таким, как Альберт Степанович, командовать, конечно, было нельзя, но хитростью от него, думаю, многого можно было добиться.
— Вам виднее, — съехидничала я.
— Я говорю гипотетически, — резким тоном произнесла Зарубина, — с Альбертом Степановичем меня связывали исключительно деловые отношения. Да он вообще, как мне кажется, не был бабником. Умеренный и уравновешенный мужчина. Я уж Веронике говорила, что это, наверное, во всем его флегматичный темперамент виноват. Все-то он улыбается и шутит. Да только улыбка у него какая-то ленивая получалась. Он ведь и сотрудников увольнял именно с такой вот улыбочкой. Не нервничал, стекол не бил, в подчиненных предметами не кидался… — с шутливым жеманством дополнила она.
— Если я вас правильно поняла, любовницы у него не было?
— Думаю, что адюльтер — не его конек. Хотя кто его знает, — сощурила она свои зеленые глаза.
— Значит, если допустить, что госпожа Дюкина… — я дипломатично замялась, — …ну, вы понимаете меня… В таком случае причиной инцидента не могла стать ревность?
— Если принять во внимание, что Альберт Степанович не изменял ей, то нет. Я склонна думать, что он не изменял. Но кто поручится за это? Мужчина в расцвете лет, с приятной внешностью, положением, хорошими манерами… И потом, он в последнее время был особенно равнодушен к Веронике! Мне бы ее терпение! — насмешливо воскликнула она.
— Вы считаете Дюкину способной на убийство? — холодно посмотрела я ей в глаза.
— Вероника тиха и послушна, если можно так выразиться, — усмехнулась Зарубина, — но вы ведь сами знаете, в тихом омуте…
Она стрельнула в меня глазками, словно я была мужчиной, а она тщилась меня соблазнить.
— То есть при иных обстоятельствах, — долбила я в одну точку, — вы допускаете с ее стороны возможность…
— Не знаю, — бесцеремонно перебила меня Зарубина, — иногда ведь равнодушие хуже измены.
— А если учесть, что равнодушие подразумевает измену… — победоносно улыбнулась я.
— Бог его знает, — неожиданно добродушно сказала Зарубина, — Альберт Степанович был непростым человеком. Что на самом деле творилось у них в семье, кто может знать это? Почему бы вам не поговорить напрямую с Вероникой?
— Я уже беседовала с ней. И думаю, мне еще не раз придется обратиться к ней за разъяснениями. Просто она сейчас не в самом лучшем состоянии.
— Поня-ятно, — задумчиво протянула Ольга, вдруг отрешенно уставившись в пол.
— А как насчет врагов Альберта Степановича?
— Врагов? — зевнула сурдопереводчица.
— Госпожа Дюкина утверждает, что ее мужу угрожали. Вы ничего не знаете об этом?
— Нет, — округлила глаза Зарубина, — я ни разу не видела Альберта Степановича испуганным или удрученным. Иногда он бывал раздражительным, мрачноватым — когда ссорился с женой. Конечно, он не докладывал мне об этих ссорах. Но достаточно было взглянуть на Веронику, и все становилось ясно. Тем более что она частенько делилась со мною наболевшим!
— Ни звонков, ни писем? — не верила я.
— Ничего такого, — отрицательно покачала головой Зарубина, — хотя… Может, что-то такое и было, просто я не знала.
— А Вероника не говорила вам об этих угрозах в те моменты, когда изливала перед вами душу? — я сверлила ее недоверчивым взглядом.
— Нет, — уверенно ответила она, — может, не считала нужным?
Зарубина скептически пожала плечами, продолжая манерно пускать дым к потолку.
— А как выглядел Альберт Степанович в тот день, когда его убили? Вы не заметили в его поведении чего-нибудь странного?
— Наоборот, он весь сиял… Был немножко нервным, но это была, я бы сказала, какая-то радостная нервозность. Скорее, просто волнение. Словно он ожидал свидания или еще чего-нибудь в этом роде, — с недоумением в глазах сказала Зарубина.
— Вот как? — удивилась я.
— Ему кто-то звонил, когда я вошла к нему в кабинет, это было часов в десять утра, он стал еще более возбужденным. Но я, сами понимаете, не смела спросить, кто звонил и в чем дело. Я просто умею читать по лицам… — приподняла подбородок и с холодной усмешкой посмотрела на меня сурдопереводчица.
Мне стало немного не по себе: что же эта завистливая и расчетливая, как мне казалось, особа могла прочесть на моем реагирующем на малейшие нюансы лице?
— А вскоре он уехал и вернулся только к обеду. Выглядел он усталым, но вполне удовлетворенным, — с ядовитой усмешкой проговорила Зарубина, — не знаю уж, что на него так повлияло. Да мне, в принципе, было на это наплевать. Хотя настроение шефа всегда важно, — официальным тоном закончила она.
— Хорошо. Большое вам спасибо, — поблагодарила я Зарубину. — Теперь мне бы хотелось переговорить с секретаршей Альберта Степановича, это возможно?
— Разумеется, — Зарубина поднялась с дивана и пошла по коридору.
Я последовала за ней, по дороге наблюдая за плавным покачиванием ее округлых бедер. Вскоре мы вошли в небольшую, со вкусом обставленную комнату, слишком колоритную, чтобы, на мой взгляд, называться приемной. Но именно приемной она и была. За столом из светлого дерева сидела смазливая брюнетка лет двадцати пяти. Ее собранные в хвост волосы отливали синеватым блеском. Внешние уголки глаз были чуть приподняты, что сообщало ее взгляду лукавое выражение. Белая блузка подчеркивала черноту ее волос и глаз.
— Валечка, — сюсюкающим голосом обратилась к ней Зарубина, — это частный детектив Татьяна Иванова, она расследует обстоятельства смерти Альберта Степановича. Хочет с тобой побеседовать.
Брюнетка благожелательно посмотрела на меня и кивнула. Зарубина вышла из приемной.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Слушаю вас, — брюнетка с интересом смотрела на меня.
Я спрашивала ее о том же, о чем и Зарубину: поведение Альберта Степановича в последние дни, его отношения с женой, его недоброжелатели, если таковые были, люди, с которыми он общался. Среди последних мне были названы фамилии руководителей тарасовских газет, бизнесменов, журналистов, директора салона красоты «Марио» и так далее. На мой вопрос о врагах она ответила таким же недоумением, с каким несколькими минутами раньше это сделала Зарубина.
— Госпожа Зарубина сказала мне, что в воскресенье, — я выразительно взглянула на Валечку, — Альберт Степанович был очень оживлен, а потом и напряжен. Ему кто-то позвонил с утра, и он тут же уехал. Вернулся на работу к обеду. Вы ведь соединяли своего шефа с теми, кто ему звонил…
— Да, если ему не звонили напрямую. У него ведь два телефона.
— Насколько я поняла, со многими деловыми людьми у него были приятельские и даже дружеские отношения. Означает ли это, что они звонили ему по прямому телефону?