Находившийся рядом со мной Алекс занервничал. Я успокоила его мягким прикосновением к руке.
— Успокойся, — прошептала я. — Неужели ты не видишь, что тебя заманивают в западню?
— Мой брат сам не справится. Это не оправдывает того, что он сделал, но я не могу не попытаться…
Дамиан поманил стоявшего за спиной солдата.
— Сперва мы убедимся, что он навсегда останется мертвым. И есть единственный способ это сделать.
Солдат со страшной изогнутой косой шагнул вперед. Лезвие блестело, как драгоценный камень. Он занес косу над головой, и Казимир прищурился от яркого света, пытаясь разглядеть, что же над ним происходит.
— Три, — начал обратный отсчет Дамиан, — два. — Он повернулся, посмотрел прямо на кусты, в которых мы прятались, и я поняла, что он знает о нашем присутствии. — Один.
Лезвие просвистело по воздуху — крик железа! — и голова Казимира одним ударом была отсечена от тела.
Эшафот затопило кровью. Она хлынула через деревянный край и ручейками потекла на землю, под ноги собравшимся.
— Не-е-ет! — закричал Алекс.
Рванулся от меня, побежал к возвышению, и солдаты тут же набросились на него. Он больше не был человеком. Он кусался, рвал когтями, с невиданной силой отшвырнул от себя семерых. Толпа бросилась врассыпную. Когда Дамиан остался один, без своего «почетного» эскорта, Алекс шагнул вперед и зарычал.
Дамиан поднял меч. А потом отбросил его и побежал.
Алекс догнал Дамиана на полдороги к деревенской площади. Он схватил капитана и перевернул на спину, чтобы последним, что тот увидит, было чистое синее небо. И одним движением вырвал у него сердце.
Сейдж
В больницах пахнет смертью. Слишком чисто, слишком прохладно. Как только я вхожу — трех лет как не бывало, и я опять вижу, как у меня на глазах умирает мама.
Мы с Лео стоим в коридоре у больничной палаты. Врачи сообщили нам, что Джозефа привезли, промыли желудок. По всей видимости, какие-то лекарства оказали на его организм побочное действие, и курьер социальной службы, занимающийся доставкой горячих обедов инвалидам и престарелым на дом, обнаружил его на полу без сознания. Я тут же думаю: «А где сейчас Ева? Кто о ней позаботится?»
Лео в палату не пустили, но для меня сделали исключение. Джозеф указал, что я его ближайшая родственница, — довольно необычно родство с человеком, которого ты просишь тебя убить.
— Не люблю больницы, — говорю я.
— А кто их любит?
— Я не знаю, что делать, — шепчу я.
— Ты должна его разговорить, — отвечает Лео.
— Я должна убедить его выздоравливать, чтобы вы смогли выслать его из страны? Чтобы он умер в тюремной камере?
Лео задумывается над моими словами.
— Да, после того, как суд вынесет приговор.
Его прямота в очередной раз обескураживает меня. Я киваю, собираюсь с духом и вхожу в палату Джозефа.
Несмотря на то, что говорила бабушка, несмотря на фотографии, которые предъявлял Лео, Джозеф всего лишь старик, только оболочка того изверга, каким он когда-то был. Глядя на тощие руки и ноги, торчащие из-под бледно-голубого больничного халата, на взъерошенные седые волосы, трудно представить, что этот человек когда-то держал в страхе других.
Джозеф спит, закинув левую руку за голову. Отчетливо виден шрам, который он показывал мне раньше, на внутренней стороне предплечья: блестящее темное пятно размером с монету с неровными краями. Я оглядываюсь через плечо на стоящего в коридоре Лео. Он поднимает руку, давая мне знать, что все видит.
Мобильным телефоном я фотографирую шрам Джозефа, чтобы позже показать Лео.
В палату входит медсестра, и я поспешно прячу телефон в карман шортов.
— Вы та девушка, о которой он говорил? — спрашивает она. — Корица, верно?
— Сейдж, — весело поправляю я, гадая, видела ли она, как я фотографировала. — Тоже пряность, но из другой банки.
Медсестра подозрительно смотрит на меня.
— Знаете, вашему другу, мистеру Веберу, очень повезло, что его так быстро обнаружили.
«Это я должна была его найти!»
Эта мысль пронзает меня, словно удар кинжалом. Как верный друг я должна была быть рядом, когда была ему нужна. Но вместо этого я затеяла с ним ссору и поспешно выбежала из дома.
Проблема в том, что Джозеф Вебер — мой друг. А Райнер Хартманн — враг. И что мне прикажете делать теперь, если это оказался один и тот же человек?
— Что с ним произошло? — спрашиваю я.
— Съел заменитель соли, когда принимал альдактон — слабительное мягкого действия. От этого уровень калия в организме скакнул до заоблачных высот. А могло закончиться сердечным приступом.
Я сажусь на край кровати, беру Джозефа за руку. Вокруг запястья у него больничный браслет: «Джозеф Вебер, дата рождения: 20 апреля 1918 г. Группа крови: III (+)».
Если бы они только знали, что он не тот, за кого себя выдает.
Пальцы Джозефа слегка подергиваются, и я роняю его руку, словно обжегшись.
— Ты пришла, — хрипит он.
— Конечно, пришла.
— А Ева?
— Я заберу ее к себе. С ней все будет в порядке.
— Мистер Вебер, — вмешивается сестра, — как себя чувствуете? Болит где-нибудь?
Он качает головой.
— Не могли бы вы оставить нас на минутку? — прошу я.
Медсестра кивает.
— Через пять минут приду, померяю температуру и давление, — говорит она.
Мы оба ждем ее ухода.
— Вы нарочно это сделали, да? — шепчу я.
— Я не дурак. Провизор предупредил меня о побочных эффектах. Я решил сделать вид, что забыл об этом.
— Почему?
— Если вы не поможете мне умереть, я должен сделать это сам. Но я так и знал — все бесполезно! — Он жестом указывает на больничную палату. — Я же рассказывал вам раньше… Это мое наказание. Что бы я ни делал, всегда выживаю.
— Я никогда не говорила, что не стану вам помогать, — отвечаю я.
— Вы злитесь на меня за то, что я сказал правду.
— Да, — признаюсь я. — Злюсь. Все это тяжело было услышать.
— Вы выбежали из моего дома…
— Джозеф, вы жили с этим семьдесят лет. Вы должны дать мне больше, чем пять минут, чтобы переварить полученную информацию. — Я понижаю голос. — То, что вы делали… то, что, по вашим словам, вы совершили… вызывает у меня тошноту. Но если я сейчас… ну, вы понимаете… сделаю то, о чем вы просите… я совершу это в запале злости, ослепленная ненавистью. И ничем не буду отличаться от вас.