Я кивнула и отвернулась. Я услышала скрип стула — это он уселся за письменный стол, потом начал перелистывать газеты. Задержав дыхание, дрожащей рукой я снова открыла пузырек с нашатырем и попыталась скрутить тряпочку так, чтобы просунуть ее в узкое горлышко и смочить. Потом осторожно прижала тряпку к самому грязному месту на окне, как будто промокала рану.
Через несколько минут офицер поднял голову.
— Schneller! — еле сдерживаясь, сказал он. («Быстрее!»)
Я обернулась, сердце ухнуло вниз.
— Простите, — пролепетала я на немецком языке, чтобы не злить его еще больше. — Я раньше никогда не мыла окна.
Он изумленно выгнул брови.
— Ты говоришь по-немецки?
Я кивнула.
— Это был мой любимый предмет.
Офицер встал и направился ко мне. Я была настолько испугана, так дрожала, что колени стучали друг о друга. Я прикрыла голову рукой в ожидании удара, который, я полагала, обязательно последует, но вместо этого офицер вытащил тряпку из моих скрюченных пальцев, плеснул на нее немного нашатыря и размеренными движениями протер окно. Тряпка сразу стала грязной и черной. Офицер сложил ее чистой стороной наружу, плеснул еще нашатыря и снова прошелся по окну, а когда закончил, то взял газету и принялся тереть стекло.
— Газета не оставляет разводов, — пояснил он.
— Danke, — поблагодарила я, протягивая руку за тряпкой и пузырьком нашатыря.
Но офицер только покачал головой и продолжал мыть окна, пока они не стали кристально чистыми, пока не начало казаться, что между комнатой, где мы заключили странное перемирие, и внешним миром, где ничего нельзя было принимать как должное, не осталось никаких преград.
Потом он посмотрел на меня.
— Повтори все, чему научилась.
Я молниеносно отбарабанила каждый шаг мытья окон, как будто от этого зависела моя жизнь, — наверное, так оно и было. Безукоризненно, на его родном языке. Когда я закончила, офицер смотрел на меня, как на диковинный музейный экспонат.
— Если бы я не видел тебя собственными глазами, никогда бы не сказал, что ты не völkisch. Ты говоришь как настоящая немка.
Я поблагодарила его, вспоминая дни, проведенные за разговорами с герром Бауэром, и мысленно сказала «спасибо» своему бывшему учителю, где бы он сейчас ни находился. Я потянулась за ведром, намереваясь закончить работу в других помещениях до того, как начальница над уборщицами придет за мной, но офицер покачал головой и поставил ведро на пол между нами.
— А печатать ты умеешь? — спросил он.
С запиской от офицера, научившего меня мыть окна, я отправилась на фабрику, которой руководил герр Фассбиндер, этнический немец. Он был ростом всего метр пятьдесят, и в одном из цехов у него работало множество девочек, многие были даже младше меня. Он называл всех meine Kleiner («мои малышки»). В их обязанности входило пришивать эмблемы на немецкие формы. Если в первый день я вздрагивала, когда видела, как десятилетние девочки пришивают свастику, то потом это стало обыденным явлением.
Я не была одной из швей. Я работала в кабинете герра Фассбиндера. В мои обязанности входило обрабатывать заказы, отвечать на телефонные звонки, каждую пятницу раздавать детям конфеты.
Поначалу герр Фассбиндер обращался ко мне, когда ему необходимо было получить какую-то информацию или продиктовать письмо, которое я должна была напечатать. Но однажды в цеху появились несколько парней, среди которых оказался Арон. Они принесли рулоны ткани, которую нужно было раскроить и сшить согласно заказам. Похоже, Арон удивился не меньше, чем я.
— Минка! Ты здесь работаешь?
— В конторе, — ответила я, провожая их в кладовую.
— Ух ты! Превосходная работа.
Я опустила глаза на свою юбку, которая на коленях совсем протерлась.
— О да! — отшутилась я. — Я почти особа королевской крови.
Но мы оба знали, насколько мне повезло: в отличие от мамы, которая потеряла зрение, потому что шила практически в темноте, и от красавицы Дары, которая убирала в квартирах офицеров, отчего ее руки танцовщицы потрескались и кровоточили от щелочи и мыла. В сравнении с этим двенадцать часов работы в теплой конторе за печатной машинкой — всего лишь прогулка в парке.
Как раз в этот момент через цех прошел герр Фассбиндер. Он перевел взгляд с меня на Арона, потом снова на меня и велел мне отправляться в кабинет, а остальным продолжать работать. Я села за письменный стол, собираясь печатать, когда заметила, что герр Фассбиндер стоит передо мной.
— Вот как! — широко улыбнулся он. — У тебя уже и жених есть.
Я покачала головой.
— Он мне не жених.
— Да, а я тебе не начальник.
— Он просто мой школьный приятель.
Я занервничала, опасаясь, что Арону влетит от начальства за то, что он разговаривал со мной на работе.
Герр Фассбиндер тяжело вздохнул.
— В таком случае, это возмутительно, — заявил он, — потому что ты очень ему нравишься. Ах, посмотрите, я заставил тебя краснеть! Ты должна дать молодому человеку шанс.
С тех пор, если нам необходимо было сырье, герр Фассбиндер просил, чтобы Арон был среди тех, кто это сырье доставляет. И он — какое совпадение! — всегда посылал меня открывать кладовую, хотя на фабрике были другие девушки, более подходящие для этой работы, чем его секретарша. После этого герр Фассбиндер приходил в контору и засыпал меня вопросами, пытаясь узнать подробности нашей встречи. Насколько я поняла, в душе он был настоящим сводником.
В конце концов он начал доверять мне свои тайны. Рассказал о жене Лизл, которая была настолько красива, что тучи рассеивались, когда она выходила на улицу. Герр Фассбиндер уверял меня, что она могла вскружить голову любому мужчине, но выбрала его, потому что он умел заставить ее улыбаться. А шесть лет назад его супруга умерла от туберкулеза. Больше всего он сожалел о том, что у них не было детей. Я уже привыкла к тому, что все мы у него на фабрике, от самых маленьких девочек до меня, считались детьми.
Иногда работа в цеху останавливалась, потому что сырья не хватало: не доставляли то одного, то другого. На этот раз не привезли нитки. Герр Фассбиндер пошел прогуляться, а когда вернулся, выглядел расстроенным. Прежде я его таким не видела.
— Нам нужны еще работники! — неожиданно заявил он.
Я испугалась: что нам делать с новыми рабочими, если нечем занять тех, которые уже есть?
На следующий день в придачу к обычным ста пятидесяти работникам герр Фассбиндер привез еще пятьдесят матерей с детьми. Дети были слишком малы, чтобы делать что-то полезное в цеху, поэтому он посадил их сортировать нитки по цвету. Арон привез тюки белой ткани. Летом текстильный цех получил заказ на пошив пятидесяти шести тысяч маскировочных костюмов для Восточного фронта, и мы должны были сшить эмблемы в тон.