— Если ты хочешь сказать, что эта Юлия Валериан так же дорога твоему Богу, как и ты, я никогда в это не поверю!
Хадасса задумчиво дотронулась до листьев пальмы.
— Ты помнишь, как однажды привел меня в храм Асклепия, чтобы посмотреть там церемонии?
— Да, помню. И что?
— Там был один служитель, который шел впереди процессии жрецов и нес стяг. Длинный шест, на котором был изображен извивающийся змей.
— Змеи на шесте. Да, помню.
— Тот же символ я вижу на твоем перстне.
— Да. Это отличительный знак врача.
— Как и та гравировка, которую ты сделал на двери этого дома.
Александр слегка нахмурился.
— Тебе она не нравится? — Да, подумал он, наверняка. Иначе зачем она заговорила об этом сейчас, когда он об этом даже не упоминал? Надо ей все объяснить. — Тебе, наверное, это кажется кощунственным, но я не поклоняюсь этому символу. Я просто показываю другим людям, что я врач. Люди видят змею на шесте, и у них сразу возникает ассоциация со священными змеями в храме Асклепия, бога исцеления и врачевания.
Хадасса задумчиво убрала руку с пальмового листа.
— Когда Бог выводил детей Израиля из Египта, Он предал хананеев смерти. Потом наш народ двинулся от горы Ор вдоль Красного моря, чтобы обойти землю Едом.
— Что ты хочешь сказать мне этой историей?
Хадасса продолжала так, будто и не слышала его:
— Люди устали от долгого пути. Они стали выступать против Бога, и тогда Господь наслал на людей змей. Многие умерли от их укусов.
— Представляю, каково им было.
Хадасса посмотрела на него.
— Да. Люди поняли, что согрешили. Она пошли к Моисею и стали просить его обратиться к Господу и попросить Его спасти их от змей, и Моисей так и сделал. Тогда Господь повелел Моисею сделать огненного змея и поместить его на шесте. Моисей выполнил это повеление. Он сделал медного змея и поместил его на шесте, и все те, кто взглянул на этого змея хотя бы раз, оставались живы.
Забыв про Юлию Валериан, Александр слушал с возрастающим интересом.
— Возможно, у шеста в храме Асклепия и у шеста Господа одинаковое происхождение.
— Не знаю, — сказала Хадасса, не отрицая полностью такой возможности. Люди могли извратить то, что Бог дал им. — Как только я впервые увидела этот шест, я вспомнила историю, которую рассказывал мне отец. И вот теперь я рассказываю тебе то, что он когда-то рассказывал мне. Люди увидели свои грехи, покаялись, посмотрели на тот шест, который дал им Бог, поверили в Его возрождающую силу… и остались живы.
Александр был озадачен.
Хадасса видела, как он растерян, понимала его нежелание расставаться с ней. «Помоги мне, Господи», — помолилась она и заговорила дальше.
— Мой отец слышал, как Господь говорил, что, подобно тому, как Моисей поднял этого змея в пустыне, будет поднят и Сын Человеческий.
Александр решил, что понял, о чем она говорит, хотя еще и не понимал, куда она клонит.
— Ты говоришь о Его вознесении?
— Нет. Я говорю о Его распятии. Его прибили к кресту и подняли перед глазами всех людей. Он есть этот шест.
Александр похолодел.
— А к чему ты мне все это рассказываешь?
— Чтобы помочь тебе понять, для чего мне нужно вернуться к Юлии.
Его гнев снова стал набирать силу.
— Чтобы на этот раз тебя распяли? Чтобы быть прибитой к кресту, а не быть съеденной львами?
— Да нет же, Александр. Чтобы взять этот шест Господа и поставить его перед Юлией.
В страхе за Хадассу, Александр встал, подошел к ней, лихорадочно пытаясь найти еще хоть какой-нибудь аргумент, чтобы призвать девушку к здравому смыслу. Он нежно взял ее руки в свои.
— Послушай, Хадасса. Подумай обо всем как следует. Здесь, со мной, ты творишь великие дела. Ты же видишь, как много мы сделали с тех самых пор, когда работали и жили в той лачуге, возле бань. Ты же видишь, как много ты сделала для людей. Люди тебя глубоко уважают.
Хадасса отпрянула.
— Все, что было сделано, сделал Господь, а не я…
— Я знаю это, — сказал Александр, пытаясь ее успокоить.
— И прославлено здесь должно быть Его имя. Не имя Рафы.
Александр нахмурился.
— Я не знал, что тебя так смущает это имя.
— Я не целительница, Александр. Рафа — это Иисус, — сказала Хадасса со слезами на глазах. — Ну сколько раз мне нужно повторять это? — Она приложила руку к своему сердцу. — Я обыкновенная женщина, которая любит Господа. Больше ничего во мне особенного нет.
— Но разве твой Господь не благословлял других людей целительным прикосновением? Даже я слышал об апостолах Иисуса, которые одним прикосновением могли лечить людей.
— Я не апостол, Александр. Иисус вознесся еще до того, как я родилась.
— Тогда как ты объяснишь все то, что происходило при твоем участии? Ты можешь не верить в саму себя, но в тебя верят другие люди.
Хадасса отвернулась от него. Александр понял свою ошибку уже тогда, когда говорил эти слова, поэтому теперь пытался исправить свой промах.
— Нет, я вовсе не хочу сказать, что они считают тебя божеством. — Хадасса снова повернулась к нему. Ее взгляд, казалось, призывал его к честности. — Хорошо! Есть такие, которые действительно считают тебя богиней, но ты же их в этом совершенно не поощряешь. И у тебя нет никаких причин испытывать чувство вины.
— Вовсе не вину я чувствую, Александр. А скорбь.
Он понял, что сделал только хуже.
Хадасса развела руками. Ее улыбка была сама нежность.
— Ты ведь знал, что этот день наступит.
Александр закрыл глаза. Покачал головой, не желая признавать этого. Она подвергала свою жизнь смертельной опасности, и ему было очень страшно за нее. Он посмотрел на нее. Сколько они знали друг друга, но он не переставал ей удивляться. Как она может быть такой бесстрашной? Как он может расстаться с ней?
— Я не хочу, чтобы ты уходила, Хадасса, — тихо сказал он, затем едва заметно улыбнулся. — Я и подумать не мог, как сильно ты будешь мне нужна.
— Я не нужна тебе, Александр. У тебя есть Господь.
— Господь не может сидеть и разговаривать со мной. Он не может смотреть на меня такими темными и бездонными глазами и помогать мне найти нужные ответы. Он не может пробудить словом мое воображение и прикосновением мое сердце…
— Он может делать все это, Александр, и не только это.
Он снова покачал головой.
— Я не знаю Его так, как ты. Мне нужно, чтобы ты говорила с Ним.