По ночам было хуже всего. Синтии казалось, что она слышит, как маленький Винсент ее зовет. Он звал ее, а не маму, — в этом Синтия была уверена. Малыш больше любил ее, а не Габриелу!
Пот градом катился по ее телу. Она чувствовала, что задыхается. И зачем она это сделала! Синтия всего лишь желала, чтобы все выглядело так, словно ее дочь хочет получить страховку и переехать в лучший дом. Почему она не проверила, есть ли кто в спальнях? Теперь Синтия часто плакала. Слезы то и дело наворачивались ей на глаза. Маленький мальчик… Хорошенький мальчик… Любимый мальчик…
Чери подошла и положила головку ей на колени. Синтия крепко обняла внучку, и маленькое тельце на ее руках напомнило, как маленький Винс любил прижаться к своей бабушке. От него приятно пахло присыпкой компании «Джонсон-энд-Джонсон». А теперь его нет в живых… Сгорел живьем… Боже мой! Какой ужас! Впрочем, пожарный сказал, что малыш задохнулся в дыму раньше, чем до него добрался огонь. Он, должно быть, лежал в своей кроватке, кашлял и звал бабушку Синтию. Он верил, что та, кто любит его и заботится о нем с самого рождения, придет и спасет его.
Синтия сделала большой глоток из стакана с неразбавленным виски. Лишь алкоголь помогал ей обрести нечто, отдаленно похожее на душевный покой. Как только ей хотелось немного успокоиться, Синтия прикладывалась к бутылке, и за прошедшую неделю это случалось все чаще и чаще. Алкоголь был просто необходим, чтобы на несколько часов забыть о том, что она наделала. Ничто, за исключением шотландского виски, не могло отвлечь ее от мучительных мыслей, поэтому Синтия поглощала его, словно воду.
Все, что у нее осталось, — это Чери. Она не может позволить, чтобы внучку у нее забрали!
Винсент чувствовал себя полностью опустошенным. Впрочем, он прекрасно понимал, что его горе — ничто по сравнению с тем, что должна сейчас испытывать Габби. Маленький Винсент, его тезка, погиб. Осознать эту потерю было непросто, хотя он никогда по-настоящему не знал своего сына, пусть и связывал с ним большие надежды. Сердце Винсента болело при мысли, что его любимая в одиночестве переживает самое страшное, что может случиться в жизни женщины.
Все сочувствовали Винсенту, даже тюремщики. Один передал ему бутылку бренди «Курвуазье» от Берти Уорнера и Дерека Грина. Винсент был им благодарен. Хорошо, что они о нем не забывают. Еще ему сообщили, что Берти и Дерек оплатят похороны. Спасибо, конечно, но Винсент решил, что, выйдя на свободу, вернет им все до пенни. Пусть он хотя бы похоронит сына за свои, кровно заработанные!
Винсента освободили на день, чтобы он мог присутствовать на похоронах. Что за жуткая ситуация! Ладно, он поедет и постарается утешить Габби, а по возвращении приложит все силы для того, чтобы получить досрочное освобождение. Потом он найдет и уничтожит этого дегенерата, который имеет наглость называть себя братом Габби, этого недоноска Джеймса Тейлора! Он станет убивать его медленно. Мразь будет долго мучиться. Винсент решил сжечь придурка живьем. Пусть на собственной шкуре почувствует, как умирал малыш, задыхаясь и кашляя в дыму, который заполнил комнату. А больной маньяк, должно быть, еще и смеялся, наблюдая за пожаром. Винсент не сомневался в том, что Джеймс веселился так же по-идиотски, как в детстве, когда убивал котенка.
Он налил себе еще немного бренди и залпом выпил. Он отдал бы десять лет жизни, лишь бы очутиться сейчас с Габби. Он хотел бы сжимать ее в объятиях, утешать, успокаивать… Ему сказали, что Габби получила серьезные ожоги, когда схватилась за металлическую ручку двери. В некоторых местах плоть была сожжена до кости. Габби замечательная женщина! Она сделала все, что было в ее силах! Слезы потекли из его глаз. Винсент чувствовал всю никчемность жизни, проведенной вдали от семьи. Если бы он думал головой, то сейчас они счастливо жили бы вместе. Впрочем, выдвигать обвинение обвинителю слишком поздно. Все, что осталось внутри его, — это жажда мести.
Опустившись на колени, Винсент сложил руки и начал молиться. Он мечтал найти и убить Джеймса Тейлора. Только это не давало ему сойти с ума.
Синтия не смыкала глаз. Она понимала, что должна поспать, но мысль о том, что будет завтра, терзала ее. Она не знала, сможет ли держаться на похоронах мальчика с подобающим достоинством. Конечно, она должна туда пойти, если не хочет, чтобы хоть у кого-то возникли хоть какие-то подозрения, но стоять у могилы, зная, что ребенок погиб исключительно по ее вине, — это уж слишком!
Она размышляла над коварством жизни. Иногда та подсовывает тебе под нос зеркало, и ты можешь увидеть в нем свое отражение, увидеть себя такой, какой видят тебя окружающие. Душевные раны больнее физических. Если бы она могла, то щедро заплатила бы за то, чтобы повернуть время вспять.
Синтия никогда не верила в Бога. Она всю жизнь считала, что монахини, священники и вообще религиозные люди — несусветные дураки. Теперь же она задумалась, не слишком ли поспешно отмахнулась от Него. Как часто говорила ее мать: «Бог взимает долги не деньгами», — а она, скажем честно, много ему задолжала.
Синтия знала, что должна посмотреть Габриеле в глаза и убедить ее в том, что все ее поступки продиктованы лишь заботой о дочери и внучке. Она позволит Габриеле чаще видеться с Чери, но отдавать внучку дочери Синтия не собиралась. Жить одной ей не хотелось. Она никогда не расстанется со своей Чери! Ребенок — единственное, что у нее осталось.
Габби радовалась тому, что день выдался холодным и пасмурным. Было бы тягостно хоронить сына в солнечный, погожий день. Она знала, что никогда больше не сможет согреться. Казалось, в груди у нее образовалась льдинка, которая никогда не растает.
Габби смотрела на небольшой белый гроб и думала: как же это Господь позволяет забирать ребенка у матери? Самым болезненным для нее было то, что малыш провел с ней только одну ночь, и теперь он мертв. Для Габби не имело значения, что это брат, а не она сама, повинен в пожаре. В любом случае, это случилось во время ее «дежурства», как сказала ей мать.
Возможно, Синтия и права. Жизнь Габби — полная разруха, что ни говори. В последнее время она все чаще думала об этом. Мужчина, единственная любовь ее жизни, отбывает второй срок за вооруженное ограбление, а с такой репутацией не допустят в круг порядочных людей. Ей самой позволяли видеться с детьми только тогда, когда Синтия давала добро. Ее мать обладала всеми законными правами, которые должны были бы достаться ей, Габби. Жизнь несправедлива, но надо признать: во многих бедах, обрушившихся на нее и ее детей, виновата она сама. В первый раз, когда Габби забеременела, она была слишком юной и глупой, чтобы с пониманием отнестись к выпавшей на ее долю ответственности. А во второй раз вмешалась судьба, и снова она осталась одна с детьми.
Габби увидела Винсента, который медленно шел ей навстречу. Его руки были скованы наручниками. Габби шагнула к нему и словно издалека услышала свой крик…
Синтия удивлялась поведению людей на похоронах. Ее обнимали и выражали ей соболезнования те, кто при обычных обстоятельствах скорее перешел бы на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться.