Полу было хорошо с ней. Осознание того, что он действительно любит эту женщину, овладело им. Кем бы ни была Джоани, он благодарен ей. Хотя бы за то, что она помогла ему остаться человеком.
Джоани открыла глаза и взглянула не него. Она выглядела моложе, чем раньше. Пока они лежали рядом и дремали, морщины куда-то исчезли.
— Кира была моим ребенком, Джоани?
Она взглянула ему в глаза и кивнула.
Оба осознали, что он сказал «была».
Это будто предрешало судьбу Киры.
Затем оба заплакали.
«…а если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб».
Исход, 21:23–25
Удивительно, как люди со всем свыкаются. Джоани временами казалось, что Киры и не было никогда, что она — сон, который посещает ее каждую ночь.
Иногда Кира была радостной — такой, как всегда, но чаще умоляла спасти ее. «Мамочка, мамочка», — кричала она, и Джоани просыпалась в поту, убежденная, что все происходит наяву.
Прошло уже три месяца со дня исчезновения Киры, а новостей все не было. Газеты забыли о ее дочери. За пределами округи Киру уже не помнил никто. В доме, где жила Джоани, и в ближайших домах все оставалось по-старому. Она видела жалость на лицах соседей, она выслушивала их участливые слова, но сама больше не выказывала свое горе — у нее просто не было на это сил.
Джоани больше не беспокоили журналисты, никому, как и прежде, не было дела до ее жизни. А Кира… Пожелтевшая фотография ее дочери висела на доске у полиции, один из друзей Джеспера открыл страничку Киры в Интернете, за что Джоани была ему благодарна, хотя и не понимала, на кой черт она нужна. Ее дочь пропала… Наверняка, погибла… Была бы живой, ее голосок давно раздавался бы по округе, но… Значит, надежд не оставалось.
В дверь постучали, и Джоани пошла открывать.
Она уже перестала вздрагивать от каждого стука, как это бывало в первые дни после исчезновения Киры. Тогда ей еще казалось, что Кира непременно вернется домой. «Я заблудилась, мама», — скажет она. Сразу все станет на свои места, будто бы и не было этого кошмара.
На пороге стоял Ди Бакстер. Всякий раз, когда он приходил, в глазах Джоани светился один вопрос: «Нашли?» Но ответа на него так и не было.
Ди Бакстер печально улыбнулся.
— Можно войти, Джоани?
По его голосу она поняла, что новостей опять нет.
Он вошел в комнату вслед за ней.
— Я по поводу Томми Томпсона.
Джоани тяжело вздохнула. Что касается ее, то Томми теперь — злейший враг. В этом ее убедил Джон-Джон.
— Вот, как?
Она жестом пригласила Ди Бакстера сесть, и он неуклюже примостился на краю софы. Джоани почувствовала, что разговор будет не из приятных.
— Он что, умер?
В ее голосе вспыхнула надежда.
Ди Бакстер вздрогнул.
— Джоани, послушай меня. Мы делаем все возможное, чтобы выяснить судьбу Киры, но у нас нет данных, что Томми совершил нечто предосудительное.
Он подождал, пока она переварит полученную информацию, а затем продолжил:
— Понимаешь, у нас нет данных, подтверждающих разговоры, о которых мне хорошо известно. Эта девочка, Кэтлин Роу, все отрицает. Она говорит, что ничего не было. Ничего, Джоани. Теперь ее мать просит, чтобы муниципалитет выделил им другую квартиру. Она опасается, что Кэтлин будет вовлечена в грязное дело, как она говорит.
Ди Бакстер смотрел на изможденное лицо Джоани. Он видел новые морщины, появившиеся вокруг глаз. «Она совсем не спит ночами и слишком много пьет», — подумал он.
— Ах, так! Выходит, он чистенький? А как же деньги, которые они получили от Джозефа? Неужели это не доказательство его вины?
Бакстер тяжело вздохнул.
— Напоила бы меня чаем, Джоани.
Она пошла в кухню поставить чайник. Он последовал за ней.
— Деньги — это тоже из области слухов. Мы ничего не нашли, Джоани, ничего, вызывающего подозрения. Мы дважды обыскивали квартиру Томми, но она чиста.
— Почему же тогда Джозеф подался в бега?
Джоани хотела скандала.
— Возможно, он испугался. А ты бы не испугалась на его месте?
Она допускала такую возможность.
Ди Бакстер продолжал излагать свои доводы.
— И я бы трухнул, наступай мне на пятки Джон-Джон.
— Но как же мать девочки, эта Ли Роу?
— Она все отрицает. Мол, Томпсон — тяжелый человек, но не более того. Мы не можем арестовывать на основании слухов, Джоани, нам нужны доказательства.
Она рассмеялась.
— Это что-то новое! Раньше и шепотка было достаточно.
— Это противозаконно, Джоани. К тому же здесь совсем иное дело.
Она залила кипятком чайные пакетики, хотя больше ей хотелось запустить чайником в полицейского. Пусть страдает, как страдает она.
«И как страдал Малыш Томми», — прошептал голос внутри.
— Это его рук дело, я знаю! Джозеф и Томми — два извращенца, вот они кто!
В ее голосе звучала ненависть.
— Не имея улик, Джоани…
Она снова рассмеялась. Почти беззвучно.
— Вы хотите сказать, что у вас нет тела. Вы это имеете в виду. Не так ли?
Это было так, но Ди Бакстер не собирался говорить об этом вслух.
— Послушай, Джоани. Я очень сочувствую тебе, но у нас нет оснований обвинять Томми Томпсона. Слухи — не достаточный аргумент, даже если они кажутся правдоподобными. Нам нужны веские улики.
— Улики… Не имея улик, вы обвиняли меня и моего Джон-Джона. Я имею в виду раньше, до исчезновения Киры. Я так долго ждала прибытия ваших людей в тот вечер…
Джоани готова была расплакаться. Он протянул руку, чтобы погладить ее по плечу, но она отмахнулась.
— А вы говорите улики…
Она беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь увидеть свою квартиру глазами полицейского. Теснота, убожество, толстый слой пыли на телевизоре, который никто не смотрел…
— О да, я понимаю. Вы ведь тогда не торопились, ну, подумаешь, важность: пропала девчонка Бруеров! Стоит ли суетиться из-за нее?
Ди Бакстеру никогда в жизни не было так больно за другого.
— Они — не люди, эти Бруеры. Мать — гулящая, дети — бандиты… Неужели вы считаете, что я не знаю, о чем вы думаете?
Он не мог смотреть на нее. Он знал, что ее слова — сущая правда, и он виноват перед ней не меньше, чем остальные. Но тем не менее он вынужден был отрицать это.