— Что?! Вот идиот!
Дуэйн очень жалел мать. Он знал: мужчины и раньше ее бросали. Дуэйн относился к этому спокойно. Главное, что и она относилась к этому спокойно. Выдерживала удар, постепенно приходила в норму и начинала сама себя ругать. Природное чувство юмора всегда помогало ей смягчить горечь потери. Но на сей раз все было слишком серьезно.
Все говорили, что Вилли похитили. Морин рассказала сыну, как она замечательно проводила время с Вилли, когда тот внезапно исчез. Сперва она подумала, что он просто надул ее, бросил в чужом городе, потом до нее начали доходить жуткие слухи. В тех кругах, где вращалась Морин, новости передавались из уст в уста. Дуэйн попытался объяснить ей, как неразумно верить слухам. Морин с вызовом спросила его: «По твоему мнению, сынок, меня просто бросили?»
Он не знал, что ответить.
Он отчаянно хотел помочь матери, но не знал, каким образом. Поэтому он приносил ей чай, когда она и не просила, сидел с ней по вечерам, вместо того чтобы кутить с друзьями. Он по-настоящему волновался за мать. Впервые за всю свою жизнь он видел ее слабой, и его это пугало. Его мать всегда выглядела такой сильной, причем ее силы хватало на всех. Ей приходилось быть сильной. Слабаки, встречавшиеся Морин на жизненном пути, приучили ее к этому.
Он думал о том, увидят ли они когда-нибудь тело Вилли, и если да, то выдержит ли мать такое зрелище.
Дуэйн, который до сих пор воспринимал мать как нечто само собой разумеющееся, понял наконец-то, сколько она для него сделала, как она ему дорога, как сильно он ее любит. Ох уж эта глупая старушка! Он просто не мог видеть ее такой несчастной и одинокой.
Когда раздался звонок в дверь, Морин не двинулась с места. В старом рваном халате, покрытом пятнами, который она, похоже, в последнее время вообще не снимала, с сигаретой, свешивающейся из уголка рта, она сидела перед телевизором и смотрела ток-шоу, в котором обсуждали проблемы женщин, забеременевших от друзей своих сыновей.
— Посмотри, кто там, Дуэйн. И скажи, чтобы убирались, я не в настроении принимать гостей.
Дуэйн тяжело вздохнул и пошел открывать.
Спустя две минуты лицо Морин вытянулось от изумления: Вилли, весь покрытый синяками и ссадинами, стоял на пороге. Она пулей бросилась к Вилли и обняла его с такой силой, словно хотела раздавить в объятиях. Ее голос дрожал от слез, она снова и снова повторяла его имя, как заклинание.
Вилли наконец удалось оторвать ее от себя, и он сказал хрипло:
— Черт, дорогуша, на кого ты похожа!
Морин вытерла слезы и возразила:
— На себя-то посмотри, приятель!
Дуэйн заметил, что Вилли кривится от боли. Отстранив мать, Дуэйн помог ему сесть на диван.
— Я приготовлю тебе ванну и чего-нибудь подкрепиться.
Вилли благодарно кивнул:
— Было бы в самый раз, сынок, спасибо.
Дуэйн пошел в ванную, испытывая необыкновенное удовольствие от того, что мог оказать Вилли хотя бы эту пустяковую услугу. Дуэйн радовался, слыша треск расчески, которой мать приводила в порядок свои спутанные волосы.
В отличие от всех тех, с кем мать Дуэйна водилась в прежние годы, Вилли Гэбни явно собирался остаться надолго.
Клуб «Красотки» снова ломился от народа. Борис с легким недоумением смотрел на женщин, готовых отдать свои с таким трудом заработанные деньги, чтобы стриптизер потанцевал у их столика. Один из вышибал шутил:
— С парнями справиться ничего не стоит. Ну помашут кулаками, и все. А вот бабы… Они как звери!
Борис улыбнулся. Он уже слышал такое раньше.
Он пробирался к административным помещениям сквозь толпу женщин, визжавших при виде обмазанных маслом молодых мужчин в крошечных трусиках. В офисе его встретил Паскаль, управляющий Патрика. Он руководил работой клуба, чтобы не закрывать его, пока Келли не даст официального согласия продать его русским, — разумеется, за символическую плату. Борис нисколько не сомневался в согласии Патрика. После всего, что случилось, это было бы правильное решение с деловой точки зрения. Борис знал: всех удивляет его желание купить клуб, но он также знал, что вопросов ему задавать не станут. Слишком крутыми связями он обзавелся в этой стране.
Паскаль просматривал бухгалтерские книги со своим обычным озабоченным видом, помогавшим ему скрывать свои мысли. Паскаль, в отличие от большинства работников клуба, не мог себе представить, как это Патрик Келли вот так просто возьмет и отдаст клуб русским. Такое совершенно на него не походило.
Если Патрик поправится, он захочет получить то, что ему принадлежит. И клуб в том числе. А значит, предусмотрительному Паскалю приходилось вести двойную бухгалтерию: одну — для русских и вторую — для Патрика.
Большего для своего босса он сделать не мог. Сам Паскаль при любом раскладе ничего не терял. Однако он предпочел бы вести дела с Патриком — с ним все-таки спокойнее. С русскими постоянно возникало неприятное ощущение, что если им чем-то не угодишь, то тебе конец.
Так что Паскаль работал с реальной и с фиктивной выручкой, вычислял разницу между ними и определял, куда эта разница пойдет. Работать на два лагеря — самое безопасное решение, пока все не утрясется.
Кейт удивилась, увидев Голдинга у входа в отделение больницы. Он выглядел встревоженным, и она поспешила ему навстречу. Было 6.35 утра, и она еще не совсем проснулась после ночи, проведенной на стуле в полудреме.
Голдинг улыбнулся ей, и она ответила теплой улыбкой. Он показал себя с наилучшей стороны в последние дни. Кейт мучила совесть из-за того, как сильно она ошибалась на его счет.
— Извините, что так врываюсь, мэм, но у нас еще одно убийство и еще один пропавший ребенок.
Кейт в отчаянии закрыла глаза:
— Кто?
— Девушка по имени Бернис Харпер. Проститутка, работала в массажном салоне. Ребенка зовут Микки, его тоже отдавали фотографировать. Мать зарезали, два удара в живот, третий между лопаток, от третьего удара она и умерла. Ребенку три года, он исчез. Бернис Харпер тоже состояла под опекой, у нее были приводы, в основном по мелочи — подделка чеков, магазинные кражи, приставания на улицах. Первый привод за приставание еще в тринадцать лет. Симпатичная девушка, жалко ее.
— Она работала ночью? Может, ребенок еще у соседки или подруги?
Голдинг покачал головой:
— Женщина, которая живет рядом, сказала, что слышала поздно ночью шум, крики и все такое, но это в тех домах дело обычное, она не обратила на шум внимания. Никто не видел, чтобы кто-нибудь входил к Бернис, посторонних поблизости также не заметили. Кем бы ни был убийца, он вошел и вышел, не привлекая внимания.
Кейт вздохнула:
— Неудивительно. Всех проходящих по делу женщин объединяет одно: они живут — или жили — очень непростой жизнью. Происходящее с ними не привлекает лишнего внимания.