– Не представляю, о ком ты говоришь. Здесь нет такой девушки.
– Она говорит по-турецки.
– О… тогда ясно. Это одна из дочерей Берзо. Они все ходили в школу. Значит, ты запал на Достаточно Красивую?
– Достаточно Красивую?
– Да, она и ее сестра получили двойные имена. Розовая Судьба и Достаточно Красивая, – сообщил хозяин дома, но не снизошел до объяснений. – Послушай, ты, конечно, еще слишком молод и не имеешь никакого опыта. Но ты должен знать: характер мужчины сильнее всего проявляется именно в любви.
Эдим кивнул, не зная, что сказать.
– Если мужчина наделен раздражительным нравом, его любовь – это сплошные ссоры и склоки. Если нрав у него добрый и мирный, такой же будет и его любовь. Если мужчина постоянно жалеет себя, его любовь быстро умрет. Если он – веселый парень, его любовь будет проникнута радостью. Прежде чем отдать женщине свое сердце, ты должен спросить себя, какой будет твоя любовь.
– Ну, вообще-то, я хороший человек, – пробормотал Эдим.
– Насколько мне известно, единственным хорошим человеком на этой земле был пророк, – усмехнулся его собеседник. – Беда в том, что у Берзо слишком много дочерей. Ты же знаешь, традиция требует, чтобы младшие выходили замуж только после старших. А Джамиля самая младшая. Вообще-то, я думаю, она будет отличной женой. Их семье пришлось нелегко. Мать, Нази, умерла в родах, бедная женщина. Она хотела родить сына, да так и не сумела. Берзо женился во второй раз, но его новая жена до сих пор не родила ему детей. А потом старшая дочь, Хейди…
– Что случилось? – нетерпеливо перебил Эдим.
– Да, суровая судьба выпала этому человеку. Но, думаю, он поторопится выдать замуж весь свой выводок, так что Джамиле не придется долго ждать.
Эдим улыбнулся. Значит, у него есть надежда, пусть слабая, но надежда.
– Но не забывай, сынок, семья бедна, никакого приданого у нее нет, – продолжал хозяин дома. – Твоему отцу и братьям наверняка не понравится, что ты решил жениться на курдской деревенщине. С другой стороны… твоя семья тоже не может похвастаться безупречной репутацией, ведь твоя мать сбежала с другим мужчиной. Может, тебе и лучше выбрать невесту где-нибудь в глуши, где никто об этом не знает.
Эдим помрачнел. Он и не подозревал, что этот человек так хорошо осведомлен об их семейном позоре. Слухи, подобно кочующим племенам, не знают покоя, и нет на земле места, куда они не сумели бы добраться.
В тишине ночи Джамиля дремала, сидя у очага, голова ее склонилась к плечу, левая рука свесилась с подлокотника кресла, правая крепко сжимала письмо. Она уснула после того, как перечла его в пятый раз.
Судя по виду спящей, во сне ее осаждали демоны. На щеках полыхали красные пятна, по виску стекала струйка пота. Ей снилось, что она попала в город – знакомый и одновременно чужой. Через центр этого города протекает река, широкая и бурная, а у причала, покачиваясь на воде, стоят на якоре бесчисленные катера и лодки. Джамиля идет вдоль пристани и заглядывает в кабину маленького рыбачьего суденышка. Там теснится множество людей, лица их мрачны и угрюмы, а тела кажутся гибкими и мягкими, словно сделанными из воска. Все они с жаром говорят… о ней.
Полувздох, полустон сорвался с губ Джамили. Один из этих людей – мужчина, удивительно напоминавший Эдима, – замечает ее и молча указывает на нее остальным. Охваченные непонятной яростью, все они выскакивают на берег и бросаются в погоню за ней по причалу. Джамиля бежит что есть мочи, петляет в лабиринте переулков, пересекает мощенные булыжником площади, но силы оставляют ее, и ноги наливаются каменной тяжестью. Скоро, совсем скоро, когда преследователи загонят ее в тупик и окружат со всех сторон, она сделает над собой отчаянное усилие и вынырнет из пучины сна. Но пока она пребывает в плену кошмара.
Воздух в комнате спертый и застоявшийся. Последнее полено, догорающее в очаге, треснуло и словно по мановению волшебной палочки рассыпалось множеством искр. В долине кричит какая-то ночная птица. Откуда-то доносятся шаги, далекие, едва различимые. Джамиля не слышит их. Пока не слышит. Она все еще бежит, спасаясь от преследователей, и только что свернула на улицу, которая заканчивается тупиком.
Сейчас спящая Джамиля выглядит старше своих тридцати двух лет. На шее прорезались морщины – извивистые линии, напоминающие письмена какого-то загадочного алфавита. По правде говоря, она давным-давно перестала ощущать себя молодой.
Джамиля вздрогнула, откинулась назад и проснулась. На щеке ее отпечаталась резьба, украшающая спинку кресла. Левое плечо затекло и болело так сильно, что она несколько мгновений сидела неподвижно, не решаясь пошевелиться. Одной рукой она массировала затекшее плечо, а в другой по-прежнему оставалось зажатым письмо. Джамиля посмотрела на него с недоумением, словно забыла, что это такое. Но в отличие от лодок в ее ночном кошмаре письмо было вполне реальным. Таким же реальным, как горы, окружавшие ее хижину. И таким же зловещим. Джамиля снова принялась его читать.
Дорогая сестра!
С тех пор как я переселилась на этот остров, я множество раз жалела о том, что тебя нет рядом. Но никогда я не жалела об этом так сильно, как теперь. Будь ты рядом со мной, я положила бы голову на твои колени и сказала бы, что лечу в пропасть. Знаю, ты сумела бы меня удержать.
Эдим более не муж мне. Он не живет дома. Он нашел другую женщину. Дети ничего не знают. Я все держу в себе. Как и всегда. Мое сердце переполняют невысказанные слова, невыплаканные слезы. Я не виню его. Виню только себя. Став его невестой вместо тебя, я совершила жестокую ошибку, которая исковеркала наши жизни. Истина состоит в том, что он никогда не любил меня так, как любил тебя. Он полон сожалений и раскаяния, но лишен мужества. Мне жаль его.
Как бы мне хотелось вернуться в то время, когда мы с тобой были детьми. Помнишь, как мы воровали деньги из фонтана желаний? Если бы мы только знали то, что знаем сейчас.
Не помню, передавала ли я тебе слова, однажды произнесенные Эдимом? «Я бы хотел иметь магический ластик, – сказал он. – Так много в этой жизни хочется стереть и начать заново». Он не признался в этом, но я знала, что речь в том числе и о нас. О нашем браке. Я не должна была выходить за него замуж. Конечно, от меня мало что зависело, но я даже не пыталась этому препятствовать. По крайней мере, всерьез. Я слишком хотела уехать из деревни. Он был моим билетом в иные края. Джамиля, наверное, ты до сих пор держишь на меня обиду? На твоем месте я никогда не простила бы такое.
Ты вспоминаешь когда-нибудь о нашей сестре Хейди? Недавно я сделала халву для ее души. И отдала соседям. Они были немного удивлены, ведь наши обычаи им совершенно неизвестны. Мне стыдно, что мы не чтим ее память так, как следует чтить усопших родственников. А тебе?