– Год назад Камила, старшая сестра Джамили, собралась замуж. Но перед самой свадьбой между двумя семьями вспыхнула ссора. Не помню, в чем там была причина, но кончилось дело скверно. Берзо отменил свадьбу. Семья жениха была так этим оскорблена, что они похитили Джамилю.
– Что? – выдохнул Эдим.
– Несколько дней они ее где-то прятали. Потом Берзо послал к ним гонца и сообщил, что согласен на свадьбу Камилы. Тогда они вернули Джамилю.
– И что они… с ней сделали?
– Гмм, этого никто не знает. Они утверждали, что никто к ней пальцем не прикоснулся, но они могли и соврать. Сама девушка никому ничего не рассказала. Ее отец несколько раз поколотил ее, но так ничего и не добился. Ее осматривала повитуха. Сказала, у Джамили нет девственной плевы, но некоторые девочки бывают такими от рождения.
Эдима била дрожь.
– Тут пришла хорошая новость, – продолжал его собеседник. – Семья жениха Камилы выразила согласие взять Джамилю в качестве невесты для своего престарелого родственника. Вдовца. Так что ее честь спасена.
– И вы об этом знали! – с укором выдохнул Эдим.
– Голова обязан знать все, что происходит в его деревне.
– Почему же вы мне ничего не сказали?
– Думал, судьба смилуется и ты все-таки ее получишь. К тому же ты должен был все узнать сам.
Эдим, охваченный гневом и досадой, слушал вполуха.
– А я-то считал вас своим другом! Полагался на вашу мудрость!
– Никто из живущих на земле людей не наделен одной лишь мудростью, – возразил деревенский голова. – Все мы наполовину мудрецы, наполовину глупцы. Мудрость и глупость неразделимы. Точно так же, как неразделимы гордость и позор.
Но Эдим, не слушая его, ускорил шаг. Он почти бежал, точно за ним гнались. Только на этот раз его преследовала вовсе не свора бродячих собак. Джамилю он отыскал в доме по соседству. Вместе с женщинами разных возрастов она ткала ковры. Увидев, что он заглядывает в окно, женщины принялись хихикать и прятать свои лица. Джамиля резко вскочила и выбежала на улицу.
– Что ты здесь делаешь?! – воскликнула она. – Ты меня позоришь!
– Позорю? Да, без позора здесь не обошлось, – процедил Эдим. – Именно это слово лучше всего подходит к тому, что случилось.
– Да что такое случилось?
– А об этом мне должна рассказать ты. Странно, что ты так долго молчала.
Взгляд Джамили стал жестким и непроницаемым.
– Хорошо, если ты этого хочешь, давай поговорим.
Они прошли на задний двор, где в тандыре недавно пекли лепешки. Огонь уже погас, но несколько искр по-прежнему посверкивали в груде пепла. Зеленые островки травы напоминали, что приход весны неизбежен.
– Твой отец сказал, что ты, возможно, не девственница.
Эдим не собирался говорить так откровенно и резко, но слова вырвались сами собой.
– Он так сказал? – спросила Джамиля, избегая смотреть ему в глаза.
Эдим ожидал бурной реакции, ожидал, что она будет протестовать, возмущаться, убеждать его в своей непорочности, а в качестве последнего аргумента разразится рыданиями. Но Джамиля была до странности спокойна.
– А ты? – спросила она, глядя ему в лицо.
– Что – я?
– Что ты на это ответил?
Подобного вопроса Эдим никак не ожидал.
– Я хочу знать правду! – заявил он.
– Все зависит от того, что ты хочешь считать правдой.
Ком ярости, горький, как желчь, подкатил к его горлу.
– Заткнись. Хватит меня дурачить.
– Но я не думала тебя дурачить, – пожала плечами Джамиля, и во взгляде ее красивых глаз мелькнула усталость. – Ты будешь любить меня, если это правда?
Эдим молчал. Он хотел сказать «да», но язык не слушался. Не в силах смотреть на нее, он отвернулся и уставился на вершины далеких гор.
– Похоже, мне вряд ли доведется увидеть золотые тротуары Стамбула, – долетел до него ее тихий голос.
Остаток этого дня Эдим провел в терзаниях и спорах с самим собой. Он без устали кругами расхаживал по деревне и не замечал, что жидкая грязь густо облепила его ботинки. Время от времени он поднимался на холм, откуда был виден дом Джамили, и смотрел на двор, где встретил ее в первый раз. С тех пор как он приехал в эту забытую Аллахом деревню, прошло пять дней. За эти пять дней жизнь его совершила такой резкий поворот, что уже не могла вернуться в привычное русло.
Какая-то часть его существа отчаянно желала пойти к Берзо и заявить, что ему наплевать на эту грязную историю. Он любит Джамилю и верит, что она любит его тоже. Все остальное не имеет значения. Он женится на ней и увезет отсюда, как и обещал.
Но другая его часть была исполнена опасений и сомнений. Джамиля ничего не отрицала, не клялась в своей невинности, ее молчание наводило на тревожные мысли. Что, если она действительно не девственница? Неужели всю оставшуюся жизнь он будет томиться под гнетом этого подозрения? Что скажет его старший брат Тарик, когда узнает, что он выбрал в жены девушку с запятнанной репутацией? Разве честь их семьи мало пострадала после побега матери?
Тарик! Придется объяснить ему, в какую запутанную ситуацию он попал. Ведь сейчас он уже наверняка получил телеграмму. При одной мысли о предстоящем объяснении со страшим братом внутренности Эдима болезненно сжались. Он не может вернуться в Стамбул и заявить, что его брачные планы рассыпались, как замок из песка. Поступи он так, брат сочтет его сумасшедшим. Несколько часов спустя, когда Эдим вошел в дом городского головы, у него уже созрело решение. Хозяин ждал его, покуривая трубку.
– Привет, горожанин! Ну что, решил, что деревенские девушки не для тебя?
– Вовсе нет, – возразил Эдим. – Я решил жениться и не откажусь от своего намерения.
– Вот как? – В глазах деревенского головы вспыхнуло удивление. – Не ожидал от тебя такого, парень. Я думал, ты откажешься от Джамили.
Повисла томительная пауза.
– Я не собираюсь жениться на Джамиле, – нарушил молчание Эдим. – Я возьму другую.
– Что?
– У нее есть сестра-двойняшка. Я женюсь на ней.
В глубине души Эдим понимал, что, несмотря на показную смелость и решительность, на самом деле он должен чувствовать себя ужасно. Но, как ни странно, ничего подобного не было. Откровенно говоря, он вообще не испытывал никаких чувств. Разве ощущает боль ветка, унесенная бурным потоком? Или сухой листок, подхваченный ветром? Таким листком казался себе Эдим – и в тот день, и в бесчисленные дни, которые за ним последовали.
* * *
Тюрьма Шрусбери, 1991 год
У Триппи сегодня плохой день. Здесь у нас бывают только плохие дни, сносные дни и дни, когда тебе все пофиг и ты чувствуешь себя машиной, потерпевшей аварию. Как ни странно, эти дни не самые худшие. Ты просто становишься растением, ничего не делаешь, ни о чем не думаешь. Ты туп, как репка. В такие дни тебе наплевать, что ты заживо гниешь в выгребной яме. Наплевать, есть ли рядом кто-то, кто может о тебе позаботиться. Тебе наплевать на весь мир. В сносные дни, как следует из их названия, все более или менее сносно. Плохие дни, естественно, самые паршивые: у тебя буквально едет крыша.