– Хорошо, договорились. – Рита и пожала плечами, давая понять, что снимает с себя всякую ответственность. Она собиралась что-то добавить, но тут зазвенел колокольчик и в салон вошла клиентка.
Рита направилась к ней с распростертыми объятиями:
– Маргарет, как я рада вас видеть!
Тем временем Пимби усадила Элайаса в кресло в дальнем углу комнаты и одними губами прошептала:
– Зачем вы пришли?
– Я должен был вас увидеть.
– Нет, не должны! – заявила она тоном обиженного ребенка, накинула ему на плечи пеньюар и принялась увлажнять его волосы, брызгая из баллончика.
Элайас заметил, что руки Пимби дрожат – так сильно ее взбудоражил его визит. Ему так хотелось обнять ее за плечи и извиниться за свой поступок, что он с трудом сдерживал это желание. Но хотя он искренне сожалел о своем промахе, удовольствие быть рядом с ней перевешивало раскаяние. Перед ним висело овальное зеркало, и, глядя в него, он наблюдал за каждым ее движением. Наслаждаясь ее прикосновениями, он закрыл глаза, а когда открыл, встретил в зеркале ее изучающий взгляд. Слова, которые она произнесла, противоречили полыхающему в ее глазах интересу:
– Я вас подстригу, но больше никогда сюда не приходите.
– Договорились. Обещаю, что больше никогда не приду.
Немного успокоенная, Пимби первый раз улыбнулась:
– А как вас подстричь?
– Понятия не имею.
Элайас всю жизнь носил волосы примерно одной длины и только сейчас осознал, что не готов изменить свой стиль. Тем не менее он бодро заявил:
– Сделайте меня красавцем, если только это возможно.
– Вы и так красавец, – пробормотала Пимби так тихо, что он чудом ее расслышал.
С другого конца комнаты долетел смех. Рита и ее клиентка смаковали последние сплетни.
– Я должен вам кое-что сказать.
– Что? – напряженно спросила Пимби.
– Ну… понимаете ли… мне хотелось бы узнать вас лучше, проводить с вами больше времени. Но если вы против, скажите прямо, и я исчезну.
Пимби заморгала, щеки ее слегка побледнели. Прошла целая вечность, прежде чем она выдохнула:
– Не надо… исчезать.
Элайас высунул из-под пеньюара правую руку и так, чтобы никто не заметил, пожал правую руку Пимби. Он прикасался к ней не впервые, но все прежние прикосновения были случайными или же вызывали у него приступ смущения и паники. Теперь он сжал ее руку крепко, как человек, падающий в пропасть, сжимает веревку. Она не стала вырываться, хотя он, наверное, причинил ей боль. В этот миг оба испытывали одинаковые чувства: смятение, растерянность, радость. Ее рука трепыхалась в его ладони, как пойманная птичка.
Прошло несколько секунд, прежде чем Пимби освободила свою руку и спросила:
– Так как все же вас подстричь?
– Сделайте меня похожим вот на него, – усмехнулся Элайас.
Проследив за его взглядом, Пимби увидела на столике неподалеку раскрытый журнал, со страниц которого сиял ослепительной фарфоровой улыбкой загорелый голливудский красавец атлетического сложения.
– Вот на этого? – хихикнула Пимби. – Не знаю, получится ли.
– Уверен, получится. Я всегда хотел выглядеть как знаменитость.
Пимби взяла журнал и принялась изучать фотографию. Она прекрасно понимала: красавчик-актер здесь ни при чем, и Элайас просто тянет время, чтобы побыть с ней подольше. В течение следующего получаса она не проронила ни слова, сосредоточенно работая ножницами. Он тоже не пытался завязать разговор. Каждый раз, когда Рита бросала взгляд в их сторону, она видела одну и ту же картину: Пимби работает, сдвинув брови, а странный посетитель листает журнал.
Закончив стрижку, Пимби дала Элайасу зеркало, чтобы он мог увидеть себя сзади. Он подавил сокрушенный вздох, стараясь скрыть, насколько его шокировали коротко стриженный затылок и открытая шея. Когда Пимби сняла с него пеньюар, он спросил как бы между прочим:
– Вы любите кино?
– Что?
– Я имел в виду, вы любите смотреть фильмы?
Пимби молча кивнула. В первые годы, проведенные в Англии, она несколько раз ходила с детьми в кино, но мало что понимала из-за языкового барьера. Актеры говорили слишком быстро.
– А почему вы спрашиваете?
Элайас поймал ее взгляд.
– Я оставил кое-что под баллончиком с лаком для волос, – тихо сказал он. – Это для вас. – Потом возвысил голос и добавил: – Отличная работа. Я очень вам благодарен.
Убедившись, что клиент доволен, Рита просияла. Обменявшись с ней любезностями, Элайас расплатился и ушел. Пимби стояла не двигаясь, уставившись на баллончик с лаком. Там лежал билет в кино: четыре часа дня ближайшей пятницы, кинотеатр в Ист-Финчли. Фильм старый. Черно-белый, немой.
Тарик являлся счастливым владельцем маленького магазинчика, распложенного на углу Куинсбридж-роуд. Шесть дней в неделю, двенадцать часов в сутки он торговал конфетами, чипсами, сухариками, газированными напитками, замороженными овощами, сигаретами и всякой всячиной. В магазине имелся также стеллаж, где были выставлены десятки газет и журналов – «Mayfair», «Men only», «Fiesta», «Knave», «Penthouse», «Club International». Тарик невольно хмурился, когда взгляд его скользил по некоторым из этих изданий. Эта страна просто рассадник непристойности: куда ни глянешь, всюду фотографии голых баб. Тарик всю жизнь не мог понять, какое удовольствие находят мужчины, пуская слюни над этими фотографиями. И уж тем более он не мог понять, почему женщины позволяют снимать себя в непотребном виде. Неужели у них нет никого из близких – отцов, мужей или братьев? Журналы подобного рода он держал в дальнем углу полки, за жестянками с тунцом и сгущенным молоком. Любители клубнички их все равно отыщут, но пусть эта гадость хотя бы не смущает невинные взгляды.
Тарик почувствовал, что проголодался, и взглянул на часы, висевшие на стене. Всего четверть двенадцатого. Каждый день ровно в половине первого его жена Мерал приносила обед в железных судках: суп на кислом молоке, тушеные баклажаны, рис с фасолью. В задней комнате постоянно шипел самовар, полный кипящей воды. Обычно Тарик выпивал за день около тридцати стаканов крепкого черного чая, всякий раз с кусочком сахара.
Пока он ел, Мерал не сидела без дела: мыла в магазине полы, смахивала пыль с полок и протирала вывеску, гласившую: «Мини Мар…ет „Оазис“». Тарик давно собирался вернуть на место отлетевшую букву «к», но все никак не мог выбрать время для этого. К тому же покупателям было совершенно все равно.
Когда Тарик завершал обед, Мерал собирала грязную посуду и отправлялась домой заниматься хозяйством. Тарик допускал, что когда-нибудь попросит жену помогать ему в магазине. Но никогда не допустит, чтобы она, как Пимби, работала среди чужих людей. Место женщины – дом. Лишь крайняя нужда может вынудить ее искать работу.