– Но я не могу, ты же знаешь, что завтра мы уезжаем.

– Придется Оливеру уехать без тебя. Через несколько дней нагонишь. Я организую все как можно скорее.

– Лоренцо, – сказала она в сердцах, – но это все очень неудобно.

Он рассыпался в извинениях:

– Я знаю, дорогая. Мне ведь тоже неприятно.

– Что случилось? – спросила Пиа, когда она повесила трубку.

– Фотографии для «Марчеллы» испорчены. Лоренцо хочет, чтобы я задержалась для пересъемки.

– Но ты же завтра уезжаешь.

– Именно это я ему и сказала.

– Не волнуйся, дорогая, – совершенно спокойно сказал Оливер, – я поеду без тебя.

– Но ты не можешь лететь в такой дальний путь один.

– Лорен, я ведь не инвалид, – сказал он обидчиво, – а у нашего агента в бюро путешествий прекрасный персонал по обе стороны Атлантики, меня встретят и позаботятся о багаже. Я устроюсь на месте, а ты прилетишь, как только сможешь. Нет проблем.

– Ты уверен?

– Да, абсолютно уверен.

Она пошла в спальню и позвонила Лоренцо:

– Если это одна из твоих безумных выходок, то смотри.

– Лорен, да уверяю тебя…

– О'кей. Я остаюсь. Скажи, когда мне завтра опять приехать на съемки?

– Дорогая, – сказал он обрадованно, – ты великодушна, как принцесса.

– А ты принц, и весьма дерьмовый.

– Ах, как я рад, что мы с каждым годом становимся с тобой все непосредственней и ближе.

На следующее утро она поднялась рано, чтобы помочь Оливеру уложить самое необходимое в дорогу.

– А ты не можешь отложить отъезд? Я бы тогда с тобой поехала.

– Но все уже устроено, дорогая. Ты слишком обо мне беспокоишься.

– Я поеду в аэропорт.

– Да не надо – такое движение на дорогах…

– В аэропорт я поеду.

Она уселась с ним в лимузин, проводила его и оставалась до самого вылета, чтобы убедиться, что все в порядке.

Затем она опять ехала в Нью-Йорк, но в одиночестве и задумчивости. Скоро и она оставит этот город. У нее начнется новая жизнь. Да, много воды утекло с тех пор, как она уехала из Босвелла, и она уже давно не та юная девушка.

Ник… Она все равно часто думала о нем. Интересно, как он живет, чем занимается? Ей его недоставало. Ей всегда его недоставало.

– Что ты хочешь получить на день рождения? – спросила Хани.

– Покой. Никаких отмечаний, – сурово сказал он.

– Но почему? Я всегда так веселюсь, когда у меня день рождения, – сказала она, поигрывая длинной прядью волос.

Он надеялся, что она ничего не планирует. Когда тебе двадцать один – можно любить дни рождения, это все просто, но он был не в том настроении.

– Говорю тебе, ничего не хочу. Никаких сюрпризов, – повторил он, надеясь, что до нее наконец дошло.

Она надулась:

– А я кое-что задумала.

– Ни в коем случае.

Может, не надо было привозить с собой Хани? Он не знал. Иногда хорошо ночью, когда рядом с тобой лежит кто-то теп-

лый, он ведь часто просыпается и думает тогда о Лорен. Он часто о ней думает. С годами он наконец примирился с тем фактом, что эти мысли – просто наваждение и от него не избавиться никогда. И только когда он напивался, тогда переставал о ней думать.

В Нью-Йорке его ждала стопка сценариев, которые надо было прочитать. Уже пошел слух, что следующий его фильм будет сниматься в Нью-Йорке, и казалось, что все продюсеры об этом знают. Была также пачка факсов, тонна писем и список звонков, на которые нужно было ответить.

– Тереза, займись всем этим дерьмом, – сказал он, вызвав секретаршу.

Вот уже год Тереза работает у него. И лучше секретаря у него еще не было. Он полагал, что она лесбиянка, потому что она никогда с ним не заигрывала, и это его очень устраивало. До нее у него было несколько секретарш, и все смотрели на него скорбными глазами и неизменно признавались в любви до гроба. А зачем ему это?

Тереза же вся была деловая. Чемпион-призер по каратэ, которая одновременно хорошо печатала, – превосходное сочетание.

– Беру неделю отпуска, – сообщил он ей. – Ничем меня не беспокой. И сама со всем справляйся, ладно?

Тереза кивнула. Она была мужеподобна. Интересно, у нее, наверное, есть подружка, но пока он никого не приметил.

Завтра ему исполнится тридцать пять лет. Это поворотный пункт. С тех самых пор, когда он только начал сниматься, он всегда был молодым Ником Эйнджелом. Он всегда играл бунтовщика, подростка, не имеющего цели в жизни. Теперь он переходил в другую возрастную группу. Теперь ему придется играть роли людей, обладающих чувством ответственности, а он не был уверен, что вполне к этому готов. В глубине души он все еще ощущал себя подростком, иногда очень беспутным или несчастным, но всегда молодым.

Он заперся в своей берлоге и поставил на стереосистему любимого Вана Моррисона. К нему пыталась подсесть Хани, но он махнул рукой, чтобы она уходила.

Закрыв глаза, он погрузился в звуки музыки.

Он был несчастлив, но не знал, что с этим делать.

84

Было нетрудно узнать, где живет Синдра. Рис купил у уличного продавца карту – указатель домов звезд – и про-

смотрел ее. Ну конечно, вот он, адрес Синдры, напечатан очень ясно, всем на посмотрение. Он хихикнул:

– Ах ты моя милая крошка Синдра! Моя милая двоемужница. Ну кто бы подумал, что она на это способна? – Он достал последний номер журнала «Пипл». Здесь была расписана вся история ее жизни, и он читал ее в шестой раз. Сидя в машине, взятой на прокат, он рассматривал фото. Синдра в своей причудливо отделанной ванной. Синдра возле своего умопомрачительного бассейна. И Синдра со своей хорошенькой дочкой Топаз, а сидит девочка на коленях у папочки. Синдра, значит, вышла замуж за негра. Так называемого продюсера. Марик Ли – конечно, не Билли Ди Уильямс. Но они двое вроде бы спелись и кое-чего добились, и никто из них не побеспокоился о Рисе Уэбстере.

Он целых одиннадцать лет провел за решеткой, а им было наплевать, сукины дети! Скоро они узнают, что он вернулся.

Он подъехал к киоску, где продавались «хот-догс», и купил себе порцию с большим количеством подливки и лука. Маленькие радости жизни, как же ему их недоставало в тюрьме!

Попозже он поехал по улице Мелроз, остановился у магазина, купил новую шляпу и остроносые кожаные сапоги. Всучил клерку неподлежащий оплате чек, но когда они это обнаружат, он будет далеко.

Он восхищенно оглядел себя в большом, до полу, зеркале. Все еще строен и красив. Никто не догадается, где он провел последние одиннадцать лет. Конечно, не помешало бы немного загара. Ну, ждать он не может, он не станет откладывать эту встречу. И так – просто стыд и срам.