Василий Семенович предстал предо мной во всей красе: очень худой небритый мужчина непонятного возраста; руки за спиной; потухший взгляд… и самое страшное — выражение покорности на лице, во всей фигуре.
— Здравствуйте. Садитесь…
Сел. Уставился в стену.
— Василий Семенович, мне необходимо поговорить с вами. Я Татьяна Александровна Иванова, частный детектив… — Подумалось: не частный детектив ему нужен, а хороший адвокат. — Чтобы вытащить вас отсюда, я должна услышать правду — понимаете, правду, а не то, что вы написали под диктовку майора Смолина.
Голубков встрепенулся было, но сразу затих, ссутулился.
— Расскажите мне, — мой голос прозвучал тихонько, жалобно (сама не ожидала). — Я же знаю: вы ни при чем, вашего соседа убил кто-то другой. Но мне нужны доказательства.
Арестованный помолчал, пожевал губами, вздохнул.
— Убил подсвечником, который после утопил в Волге! — просипел он еле слышно.
Убил, значит? Подсвечником? Ну ладно!
— А где взяли канделябр?
Василий Семенович вопросительно посмотрел на меня: слово «канделябр» не было ему знакомо.
— Ну а подсвечник — где он стоял?
Голубков пожал плечами.
— Не помню. Схватил — убил — утопил в Волге… Не помню…
— А как выглядел канделябр, какой формы был, какого цвета?
— Не знаю, не разглядывал. Схватил — убил… — Мой собеседник закашлялся и долго не мог остановиться. Наконец продолжил: — Я пришел занять еще денег…
— Вы были должны Баргомистрову большую сумму?
— Был. Должен. Пришел занять еще. Он денег не дал, а стал на меня кричать и угрожать. Я — сам не помню, как это получилось, — схватил подсвечник…
Это я уже слышала.
— Виктор стоял к вам лицом или спиной?
— Не помню… Может, спиной, а может, лицом… Вы, девушка, отпустите меня. Я уже все сказал, все подписал. Отпустите, а? — арестованный умоляюще поднял на меня глаза.
— Но ведь вы не убивали, Василий Семенович. Скажите мне правду. Вам нечего меня бояться.
Как убедить этого забитого, запуганного человека?
— Убивал, — упрямо заявил Голубков. — Подсвечником. Схватил — убил и…
— А что вы сделали после того, как избавились от орудия убийства? — перебила я.
— Напился. Пришел домой, сделал вид, что лег спать. На самом деле все слышал. Пришла жена.
— Чья?
— Трупа.
— Так, дальше.
— Увидела труп, подняла крик. Приехала милиция, стала ко мне стучаться, я не открыл. Потом открыл, мне дали по морде — для этой, как ее? — про… хви… хви…
— Для профилактики.
— Для нее, — согласился Василий Семенович. — И забрали. — Он вздохнул. — Сижу вот… Суд, говорят, скоро… Прошу учесть мое добровольное признание и снизить срок.
Ну как тут не удержаться, чтобы не выругаться последними словами?!
— Но ведь вас арестовали ни за что! — только и пролепетала я беспомощно.
— За что, — апатично возразил Голубков. — Прошу учесть… и снизить…
— Василий Семенович, кого вы покрываете?
В его глазах промелькнуло нечто вроде удивления. Арестованный пожевал губами — и ничего не сказал.
— Ведь там, у Баргомистрова, была женщина. Ну же, была?
— Не знаю, — вяло произнес несчастный. — Я убил, потом утопил…
— Да никого вы не убивали! — взорвалась я.
Так. Спокойно. Терпение, Татьяна, его явно тебе не хватает!
В дверь постучали. Я выглянула — и не смогла сдержать улыбки: у розовощекого юнца глаза сделались большими и круглыми, как дореформенные пятаки. От испуга и возмущения мальчик, видимо, потерял дар речи: он только замычал и принялся отчаянно жестикулировать. Язык глухонемых я, к сожалению, еще не выучила, поэтому Диме, который понял коллегу лучше меня, пришлось перевести:
— Не надо громко кричать, Таня, — озабоченно предупредил мой «страж порядка». — Не забывай, что мы здесь нелегально. Неприятностей не оберешься!
Все правильно. Я извинилась и пообещала впредь вести себя хорошо.
Голубков — как оставила его, так и сидит: ссутулившись, лицом к стене; руки на коленях; глаза прикрыты.
— Василий Семенович, милый вы мой, что же мне с вами делать? — Я придвинула свой табурет почти вплотную к его. — Кого вы боитесь? Смолина? Вас больше не тронут, ручаюсь.
Молчание.
— Да скажите же наконец правду!
Наивный призыв.
— О нашем разговоре никто не узнает, — добавила я. И подумала: если в этой камере не установлен «жучок».
Опять выглянула в коридор. Оба стража стоят под дверью; при виде меня насторожились: в самом деле, что хорошего можно ждать от этой взбалмошной бабенки.
— Дима, надо проверить камеру.
— Проверял, — лаконично ответил мой спутник. — Прослушивающих устройств и скрытых камер не обнаружено.
Ай да Дима! Вот молодец! Я поблагодарила, вернулась к арестованному.
— Василий Семенович… — Села рядом. — Послушайте! Я стараюсь вам помочь…
Никакой реакции.
— …а вы упорно сопротивляетесь. Сами себя тянете в пропасть и не понимаете этого. Зачем брать вину на себя?
От стены наверняка можно добиться бо?льшего.
— Ну о чем вы думаете?
Голубков повернул голову (при этом у него что-то скрипнуло, как в заржавевшем механизме), внимательно посмотрел на меня. Взгляд прояснился… Ну хоть что-то… Я невольно затаила дыхание.
— Красивая ты баба. У меня такой не было.
И все? Вот святая простота! Но не надо отчаиваться, Таня.
— А какие были? — поинтересовалась я.
— Жена была, — угрюмо сообщил Голубков. Пожал плечами и снова уставился в стену.
— Давно она ушла от вас?
«Вот пристала!» — небось подумал мужик, но только пробурчал что-то невразумительное.
М-да…
— И с тех пор — ни одной женщины? Горе свое водкой заливали?
— Н-ну… м-м…
Что уж тут церемониться?
— Эту женщину знал ваш сосед, Баргомистров? Они были знакомы?
— Не-э… — Арестованный для большей убедительности помотал головой. Нечесаная грива при этом не шелохнулась: как были, точно налакированные, «рога», так и остались.
— Она хоть навещает вас здесь?
— Не-э… — уныло повторил Василий Семенович.
Значит, даму эту увидеть не удастся. И все-таки мне кажется (какое-то шестое чувство подсказывало), что «невинно убиенный» Виктор был хорошо знаком с «мадам Голубковой» (назовем ее так). Не эту ли сударыню покрывает арестованный?