– Рыцари короля Артура не уступят тебе в битве, колдунья! – воскликнул он. – Справедливость восторжествует, зло будет повержено!

– Жалкий маленький идиот, – пробормотала Аннабелль и, подняв руку, щелкнула пальцами. Щелчок прокатился по всему дому, словно удар кнута. Следом раздался другой звук: далекий скрип двери.

– Балтус! – позвала Аннабелль.

Огромный пес с громовым грохотом выскочил из теней чердака. Лапы его стучали по ковру, будто кувалды. Длинные желтые клыки были оскалены – он был совсем не похож на дружелюбную, виляющую хвостом дворнягу, которую Олив освободила от веревок, что она едва его узнала.

Коты ощетинились и, шипя, выгнули спины. Пес прыгнул; электрический свет блеснул на его клыках. Но прежде чем собачьи зубы успели сомкнуться на хвосте Горацио, который все цеплялся за ноги Аннабелль, все три кота прекратили наступление и зигзагами ретировались вниз по лестнице. Гигантский бурый зверь погромыхал следом, и вскоре стук когтей по полированному полу затих вдалеке.

Олив затаила дыхание в надежде услышать вой, шипение или крики – хоть что-нибудь, что дало бы ей знать, что с котами ничего не случилось – но дом погрузился в тишину.

Как же ей хотелось стряхнуть с себя наваждение и броситься в битву, но ноги не повиновались. Она даже голову повернуть не могла. Медальон тлел на груди. Нарисованные губы стоявшей рядом Аннабелль кривились в жестокой улыбке, глаза же оставались холодны.

Ведьма надела очки.

– Мы идем навестить твоего маленького друга, – сказала она, схватила девочку за запястье и следом за собой втащила в картину, изображающую темный лес.

19

Ледяной ветер взъерошил волосы Олив. Впервые за все это время она порадовалась холоду, царящему в этом лесу, потому что он хотя бы немного унял боль от ожога на груди.

Аннабелль быстро, почти бегом, заторопилась сквозь деревья по дорожке из белых камней. Олив тащилась за ней, не в силах даже отвести колючие ветки, которые хлестали по лицу и рукам. Луна, казалось, отдалялась и тускнела по мере того, как они все глубже удалялись по тропе в сердце чащи.

В конце концов впереди показалась поляна. Толстые деревья и заросли кустов здесь были расчищены, обнажая залитую лунным светом землю. Белая дорога разделялась надвое и ровным кольцом обходила широкий пень. Посреди него мерцало что-то, похожее на ручку глубоко воткнутого кинжала.

С края поляны послышалось тихое хныканье. Олив даже не могла повернуть голову, но заставила глаза обратиться в сторону знакомого звука и увидела Мортона, все в той же просторной ночной рубашке, привязанного к небольшому голому дереву. Все ее тело зудело от бессилия. Девочке хотелось броситься к нему, но она и заговорить не могла.

Аннабелль нежно опустила урну на ровную поверхность пня, потом она отвязала Мортона от дерева, но на ногах веревку оставила, так что мальчику пришлось едва ли не прыгать вслед за ней обратно в центр поляны.

Мортон поднял на Олив искаженное ужасом круглое лицо. Та, не сумев пошевелить ничем, кроме глаз, собрала все силы и подмигнула ему.

Ведьма медленно подняла крышку урны. На ее лице, залитом лунным светом, читалась извращенная злоба, глаза горели, будто крошечные масляные костры. Олив едва верилось, что когда-то Аннабелль казалась ей красивой.

– Вытяни руку, мальчик, – приказала она Мортону.

Тот замер, не в силах шевельнуться. Олив вспомнилось, как замирают кролики в саду, думая, что становятся невидимыми. К сожалению, Мортону этот трюк помог не больше, чем кроликам.

Аннабелль грубо схватила его руку – мальчишка издал испуганный писк – и повернула ладонью вверх над раскрытой урной.

– Подойди ближе, Олив, – прошептала она, и ноги девочки суетливо задвигались, хотя мозг приказывал им стоять на месте.

Протянув ладонь, Аннабелль схватила медальон и подтащила Олив к урне, а потом выдернула кинжал из пня. Лунный свет сверкнул на остром лезвии, и она медленно провела им по ладони Мортона. Капли крови или краски, кажущиеся в темноте черными, упали на золотую поверхность медальона и скатились в разинутую пасть урны. Острием кинжала Аннабелль развела узорчатые створки медальона. Послышался щелчок крошечного замка.

Внутри был портрет. Даже вверх ногами Олив разглядела лицо – худое, угловатое лицо с глубоко посаженными глазами и резкими очертаниями квадратной челюсти. Она узнала его мгновенно. Это был мужчина со старой фотографии, которую она нашла в комоде.

– Выходи, дедушка, – сказала Аннабелль. Медленно, словно дым, изображение потянулось из портрета в медальоне к открытой урне. Аннабелль склонила голову. – Я выполнила обещание, – прошептала она. – Это по-прежнему наш дом. Он всегда будет нашим, и больше никто никогда не прогонит отсюда нашу семью.

Олив краем глаза взглянула на Мортона. Он пялился вниз с разинутым ртом, стискивая ладонь. Порез у него на коже пропал без следа.

Аннабелль подняла прах над головой. Золотые бока урны сияли в лунном свете. Внезапно поднявшийся жестокий ветер сбил детей с ног. Падая, Олив успела подставить руки и тут вдруг почувствовала, что тело ее снова слушается. Медальон повис на шее холодной тяжестью. Мортон подполз к ней поближе. Девочка крепко обняла его за тощие плечи, и на этот раз мальчишка не стряхнул ее руки.

Черные деревья бешено качались в порывах ветра. Сухие листья и кусочки веток кнутами хлестали в холодном воздухе. Олив сощурилась и разглядела в неверном свете, как Аннабелль стоит, смеясь, и поднимает прах все выше. Из раскрытого горла урны струйкой вылетал пепел. На глазах у девочки он взвивался в воздух, с каждой секундой становясь гуще и темнее. Вот уже пепел заслонил собой луну. Заполнил небо. Заглушил торжествующий смех Аннабелль сухим грохотом бушующего урагана.

Таща Мортона за собой, Олив поползла к краю поляны. Ветер, кружа, затягивал их, старался оттащить обратно, но девочка опустила голову и с боем проложила себе путь к деревьям, потихоньку поднялась на четвереньки, а потом бросилась бежать.

– Подожди! – крикнул Мортон, который прыгал за ней со связанными ногами, пытаясь не отставать. За его спиной пепел врезался в деревья, будто миллион чернокрылых насекомых. От одного звука все тело Олив покрылось мурашками.

Девочка спешно вернулась к Мортону и дрожащими, заледеневшими руками кое-как сумела вытащить одну его босую ступню из веревочной петли. Потом дети кинулись на белую дорогу; вихрь из пепла следовал за ними по пятам.

– Быстрее! – заорала Олив. – Бегом! Если успеем добраться до рамы, сможем позвать на помощь!

Мортон прижал подбородок к груди и изо всех сил заработал короткими ножками. Она неслась рядом, крепко держа его за руку.

Ветер хлестал их, будто кожаные кнуты. Волосы Олив разлетались во все стороны, попадая в рот и в глаза. Они уже почти добрались до конца тропы, но небо становилось все чернее и холоднее. Мертвая сухая трава бешено кусала за лодыжки. Рама, в которой виднелся коридор второго этажа, тускло мерцала впереди.