Мужчина обвел людей ставшим железным взглядом: оцепеневшие женщины слушали его, не шевелясь и почти не дыша. Марии было весело: и она чувствовала, что дочке тоже. Это был как минимум подполковник, причем «старой школы». И настолько похожий интонациями на мужа, что это было даже удивительно. Почти наверняка летчик, хотя совершенно необязательно пилот самолета.
— И третья группа — кто будет сидеть в сторонке и молиться. И каждый раз, когда полицаи будут волочь партизан на Дворцовую площадь с уже подписанными табличками на груди, — вздыхать и креститься. Ну?
Не опуская взгляд, вслепую он коротко ткнул ногой, и лежащий человек качнулся. В этот раз он явно вырубился на более долгий срок, чем после ее первого удара.
После этого люди начали очень тихо расходиться в стороны, оглядываясь со страхом и каким-то недоумением на лицах. Остались Мария с дочерью, и одна женщина в серой куртке и с серым незаметным лицом. Дочка подбоченилась, на ее лице была улыбка, и Мария вдруг совершенно четко поняла, о чем именно та думает. О женском, о чем же еще. Надо же.
— Ну? — спросил мужчина.
— Я бывшая медсестра, — негромко сказала женщина. — Даже старшая медсестра. Но я лет десять уже в торговле, действующего сертификата нет. Куда мне?
Мужчина запнулся, но буквально на секунду.
— Я понятия не имею, — честно сказал он, — но отдел кадров ВМА [1] — это наверняка хороший выбор. Они сейчас главными будут, повезло городу.
Мария горько покачала головой: знаменитую военно-медицинскую академию закрывали уже несколько лет, с шумом и скандалом, изо всех сил. И наверняка это было звеном все того же самого плана, той же идеи, которая вылилась сейчас во все это. На что тут можно надеяться, на какое чудо?
Она поглядела на едва приоткрывшего глаза священника, с недоумением ощупывающего свое лицо рукой, и снова подняла взгляд. Мимо быстро прошагал какой-то человек, оглядел на ходу их странную группу, но прошел не остановившись.
— А я — младшая дочь подполковника Петрова, летчика, — сказала сбоку дочка. — А это моя мама. Я еду в военкомат на Большой Сампсониевский, а мама меня провожает.
— А папа где? — абсолютно тем же тоном спросил мужчина, и Марию это неприятно кольнуло. Впервые за многие минуты вспомнился мерзкий звонок.
— Папа воюет, — очень спокойно ответила дочка почти детским голосом. — А вы кто?
— Я майор внутренних войск, всего лишь. В отставке уже много лет. Зовут Леонид. Иду сразу в городской военный комиссариат, на Английский проспект. Соответственно, тоже на метро. Топаем?
Не получив ответа за первую секунду, он наклонился к лежащему без движения священнику и сказал ему несколько слов тихо, но таким свистящим шепотом, что каждое было слышно. Она разобрала каждое из них, но ни одно до нее не дошло: слишком ненормальным, пугающим было сказанное. Ярость давно прошла, и теперь Мария испытывала слабость, больше ничего. Ей никуда не хотелось идти, скорее, присесть или прилечь и чтобы не видеть и не слышать ничего. Но не выходило.
Они пошли все вместе, огибая огромную стройку по промерзшей тропинке между двумя строительными отвалами.
— Я разведенный давно, — объяснил мужчина, хотя его никто не спрашивал. — Ребенок почти взрослый, с женой. Фирма йогурты и творожные сырки из Эстонии поставляет. Ага, будут нам сейчас творожные сырки! А я реально лучшие годы жизни в армии провел. В общем, позвонил директору, позвонил сыну и бывшей своей, с ребятами поговорил, которые нормальные. Чего тянуть? Мне спокойно взвод можно давать.
— Майору — взвод?
Тот остановился, посмотрел на девочку.
— Ты точно сама не подполковник?
И Мария, и дочь улыбнулись. Мужик после секундной паузы тоже улыбнулся и тут же двинулся дальше. Только оглянулся на держащуюся в нескольких метрах позади, отдельно от них, женщину с неподвижным лицом.
— Роту много. Я и не воевал-то, а охраной занимался. И там, и здесь, в своей конторе. Но что умею, то умею.
— Нам час назад очень странный звонок был, — вдруг сказала Мария, повинуясь какому-то неожиданному внутреннему толчку. — Позвонил странный такой… Вражина, в общем. Сначала вежливо, а потом вопить и плеваться начал. Сказал, что если мужа поймают, то будут судить как военного преступника. Я думаю: «А что он сделал-то?» — а он говорит, что так будут судить всех, кто окончил военные училища в советское время, причем судить сами и как захотят. Если они, мол, не сдадутся и не будут делать, как им приказывают.
— Ага, — снова сказал мужик, который, видимо, любил это слово. — И что?
— Да ничего, — вздохнула Мария. — Мой муж не из тех, чтобы дать им…
— Я саратовское училище закончил, — не дал ей договорить майор. — Причем давно, успел еще настоящей стране послужить. А что по поводу звонков… Вот мне никто не звонил, но когда я в последний раз в Интернет пробился… захожу я в «Одноклассники», а там у меня штук пять незнакомых гостей…
Мария посмотрела на дочь вопросительно, но та кивнула, видимо, поняла сказанное.
— Причем с разными, но однотипными посланиями: и первая серия такая, что, мол: «Привет, давно не виделись? Как ты! Я беспокоюсь о тебе!» — и без имени-фамилии, главное. Только потом вместо рекламы спа-салонов или «электронных сигарет» идет информация о том, что если тебя или иного знакомого тебе старшего офицера интересует американское или европейское гражданство и куча бабла впридачу, то надо зайти на такие или сякие сайты и назваться. После чего сидеть и ждать, когда с тобой свяжутся.
— И что? — спросила в этот раз женщина, шедшая теперь за ними почти вплотную.
— А я знаю что? Можете себе представить, что сто тысяч старших офицеров, даже таких запасников, как я, сидят перед компьютерами и ждут, когда с ними свяжутся и отвалят вражеское гражданство и бабло? Вокруг рвутся ракеты, бомбы, кого-то оккупанты уже волокут вешать, кого-то пока еще только грабить и насиловать, а они все сидят, ждут… У компьютеров, в «Одноклассниках». Нас за кого тут держат, за детишек? И вообще, почему мне это пришло? Как меня нашли, по аббревиатурам? Выпуски училища, годы службы? Я же всего-то майор был. Плюс даже не строевых частей.
— А вторые письма были о чем? — спросила на этот раз сама Мария.
— Вторые были еще веселее.
Они как раз проходили мимо небольшого киоска, на ее памяти уже трижды менявшего свое предназначение: то пиво-сигареты-чипсы, то ремонт обуви, а то снова пиво. Киоск выгорел, ветер намел внутрь снега, и тот перемешался с горелой фольгой и обрывками бумаги, как раньше бывало на пустырях после новогодних фейерверков.
— Вторые были типа: «Мой дорогой! Даже не думай лезть во все это! Сиди тихо, все будет нормально! Пускай идиоты лезут, если им жизнь недорога» — и подписи: «Лена из твоего класса», «Саша, сам знаешь какая». Какая Лена, какая Саша? У меня в классе всего пять девочек было, и из них три Вики, тогда такое время было.