– А ведь ты прав. Она только орёт в твой адрес и над нами измывается, а тебе ни разу даже ногу не прострелила. По сути, только одни поблажки и улучшение условий содержания… Ты у нас словно герцог под домашним арестом…
– Да ты никак завидуешь? Хочешь поменяться со мной местами?
– Ну да, – хмыкнул Жавен со злобой. – С твоей Аскезой и подобное возможно.
После такого высказывания стало понятно, насколько он главу особого департамента побаивается и ненавидит. И оговорка «твоей» имела немаловажное значение. Наверняка не только он считал, что бывшая жена-любовница Светозарова действует во многих случаях, руководствуясь старой, пусть и резко отрицаемой симпатией к узнику. И его только что неосторожно сделанное заявление о «коротких руках» могло в сильной степени Аскезе повредить. Куча докладов по инстанции, присовокупленные туда же жалобы на неуважительное отношение к военным и к учёным да плюс ко всему удачный побег (коль такой подвиг ещё удастся совершить!) сразу поставят жирный крест на всей карьере мадам Мураши. И если ещё совсем недавно Пришелец желал своей близкой некогда женщине чуть ли не смерти, то сейчас сам удивился шевельнувшимся в душе сочувствию и переживанию. Пока их давил и затаптывал, постарался вздохнуть максимально горестно и признаться:
– Ядовитые змеи для всех опасны… Ну а по поводу своего самочувствия, то я тебе признаюсь: недоволен я. Сильно недоволен. Раньше мне казалось, что достаточно хорошего питания, как я за три дня на ноги встану, все ваши цепи порву и сбегу. А тут, как ни прислушиваюсь к себе, понял, я уже старый, дряхлый и никчемный. А поправка идёт такими мизерными темпами, что выздоровею я только к тому моменту, когда моё хладное тело станут закатывать на тележке в крематорий. А ведь я моложе тебя почти на десять лет! Как тут не сломаться?.. Вот на меня и напала страшная хандра.
Генерал выслушал всё это со скептическим выражением на лице, но вроде как посочувствовал:
– Сам виноват, выбирая свою стезю и наживая клаустрофобию в мрачных чуланах. Но если причины только эти, то зря ты так убиваешься, вытянут тебя наши медики, не сомневайся. Пусть медленно – зато уверенно.
– Ага! Легко тебе говорить, не имея рубцов внутри и лопнувшей от ударов сапогами печени. А вот я уже понял, что не жилец… Да и лечите вы меня скорей лишь для короткого заявления перед телекамерами. Потом просто не дадите одно из лекарств и выбросите миру уже давно составленный на меня некролог…
Кажется, Пётр переиграл. Потому что генерал с презрением скривился:
– Хорош ныть! Ни за что не поверю, что ты впал в подобный пессимизм. И твои стоны и жалобы сразу у меня вызывают подозрения: либо ты что-то задумал либо готовишься к побегу.
– Ха-ха! – не удержался землянин от скорбного смеха. – Ты ещё забыл добавить третье «либо». А мог бы добавить: «…либо готовишься уйти от нас, не попрощавшись». Вот она: косность мышления настоящего тюремщика, а не учёного. Потому что человек науки попытался бы представить себя в моей изрезанной шкуре и немедленно поверил каждому слову.
– Так что ты хочешь? – уже сердился генерал. – Чтобы тебя усиленно стали лечить или чтобы осмотрели корифеи медицинских наук?
Пришлось делать паузу, погружаться в раздумья и только потом выдавать подходящий для тюремщиков ответ. Тем более что консилиум корифеев и так грядёт через два дня, когда выяснится стопроцентная смертность развивающихся зародышей.
– Ты знаешь, это меня, наверное, улучшение содержания расслабило… Ждал смерти с часу на час, а тут вдруг раз… даже кормить стали как на убой. Ну и прочие разные удовольствия, чего уж там… Вот меня окончательно и потянуло на свободу, под солнечный свет захотелось, или в лес прогуляться. Потому и захандрил…
– Вона как… – оживился Жавен. – А ведь я всегда утверждал, что отличное содержание гораздо быстрей сломит сопротивление любого узника, чем физическое избиение или удары током. От хорошей жизни – хочется ещё лучшей, особенно особям разнеженным, титулованным!.. Ах да, ты же к таким не относишься. Привыкший жить в подполе – летать не стремится. Ха-ха!
– Да что ты заладил, Триид! Дались тебе эти чуланы?..
– Ладно, не обращай внимания. Лучше скажи: есть какие-нибудь особенные пожелания к питанию или к обслуживанию?
Светозаров задумался и хмыкнул:
– Да как тебе сказать… А нельзя ли девочек у меня на всю ночь оставлять?
– Ну ты нахал! Ну, наглец! – с улыбкой возмущался генерал. – Они и так бедняжки над тобой зависают. Если в первые дни ты за пять минут порцию материала выдавал, то теперь малышкам приходится над тобой полчаса изгаляться.
– Ага, значит, ты всё-таки подсматриваешь?! – подался узник вперёд.
– Ещё чего! Только дежурная, пожилая оператор присматривает. Но ведь доклад она делает, а мне по должности его читать положено. Так что не строй из себя обиженную девственность.
– Думаешь?.. Хм… А как по поводу моего пожелания?
Жавен вздохнул:
– Ты неисправим! – Встал и уже перед самым уходом, многозначительно косясь на камеры, пробормотал: – Когда Аскеза посещает тебя, она предварительно сдаёт оружие. Но ведь со мной-то она общается вооружённая. Смекаешь?
– Ладно, тогда я у неё сам спрошу…
На том и расстались. Зато неадекватное поведение узника сегодня, судя по довольному виду Жавена, получило для него вполне приличные объяснения, и он успокоился. И два предстоящих дня можно было не опасаться мешающих толп медиков, озабоченных плохим состоянием пациента. Если чего иного не произойдёт.
Остаток вечера после разговора с генералом прошёл штатно. Разве что девочек удалось продержать возле себя уже все сорок минут. Но жалеть их заключённый не собирался: продались врагу, вот пусть теперь и отрабатывают по полной.
Зато последующий ночной сон впервые удалось частично проконтролировать. Точнее говоря, не сразу заснуть, сопротивляясь введённому в кровь снотворному. И часа три посвятить комплексному исследованию своего тела. Результаты такого обследования оказались ошеломляющими. Можно было смело утверждать, что только за один нынешний день внутренние органы оздоровились так, словно пациент лечился недели две в самых благоприятных условиях. Если не все три недели! А значит, каштаны или что они там собой представляли на самом деле оказались настоящей панацеей, совершающей чудеса.
Ну и отличное настроение немало способствовало резко улучшившемуся состоянию. Связь с Землёй; оставшийся живым и тоже ставший «проходчиком» старший сын; новые перспективы для удачного побега; ожидаемые хорошие новости о супруге Анастасии и дочери Елене – всё это в сумме могло поставить на ноги и смертельно больного человека. А уж таковым себя Пётр Васильевич совершенно не считал. Разве что решил на следующий день не слишком-то симулировать согбенность, дряхлость и дрожащие от слабости конечности. Подозрения тюремщиков немножко усыпил, но во всём надо знать меру.
Ну и больше всего землянина радовал тот факт, что его тело если не завтра, то уж послезавтра точно начнёт вырабатывать те самые, желанные для любого диверсанта биологические вещества, с помощью которых планировалось вырваться на свободу. Силы и умения понадобятся все, но хотелось надеяться, что их хватит. Вот тогда враги покусают себе локти! Вот тогда пожалеют о своей мягкотелости и попытках подкупить лидера мятежников!