— Так в чем дело? — нацепив на себя улыбку идиотки, спросила я.
— В этом, — кивнул брюнет.
Я проследила за взглядом незнакомца, остановившимся на моей груди.
— Ах, в этом, — идиотскую улыбку я сменила на не менее идиотское смущение.
Я-то, конечно, отлично понимала, что явиться в мой номер брюнета заставил отнюдь не мой шикарный бюст, а то, что его украшало, — ожерелье.
Брюнет с легкостью поверил в то, что я идиотка, и счел нужным уточнить:
— Где взяла ожерелье?
— Нашла, — ляпнула я.
Брюнет между тем посерьезнел и даже курить перестал.
— Где?
Теперь задумалась я — а правда, где? Я сосредоточенно думала. Но, как назло, в голове не было ни одной мысли, даже самой дурацкой, хотя таковых у меня всегда бывает навалом.
Прояснил ситуацию коренастый субъект, маячивший за моей спиной и вызывающий острое желание чем-нибудь кинуть в него. Но единственный мало-мальски пригодный предмет для швыряния в гнусных типов — горшок с фиалками — использовал брюнет, так что пока приходилось молча терпеть и скрипеть зубами — чем я теперь успешно и занималась.
— Она врет, — заявил коренастый.
— Ничего, скоро она перестанет врать, — заверил брюнет, оглядывая меня с ног до головы.
Я на всякий случай испугалась и вжалась в кресло.
— А это точно то самое? — Коренастый гад протянул ко мне руку и подцепил ожерелье.
Сработал рефлекс, и я ударила коренастого по руке, но у того тоже с рефлексами все было в порядке, так что я в свою очередь получила подзатыльник, и на этом мы пока остановились.
— Да вроде оно, — ответил брюнет, но как-то неуверенно.
— Надо вызвать ювелира. Вдруг это совсем не то ожерелье, а просто похожая подделка.
— Надо, — кивнул брюнет и, достав из кармана брюк сотовый, начал набирать чей-то номер.
Я навострила уши и приготовилась слушать, но не тут-то было. Брюнет быстро поднялся со стула, отошел к окну и только тогда заговорил. И сколько я ни прислушивалась, не смогла разобрать ни слова.
«Ну и черт с вами! Вызывайте своего ювелира, вам кто угодно скажет, что это фальшивка», — зло подумала я.
Брюнет между тем переговорил по телефону и вернулся на прежнее место.
— Подождем, сейчас он подъедет, — объявил он, закуривая. — И тогда уже будем разбираться.
И мы стали ждать. Но если брюнет и коренастый гад ждали ювелира, то лично я ждала больших неприятностей. А еще я занималась тем, что думала и гадала, кто же этот брюнет и какое он имеет отношение к моему расследованию. Однако моим мыслительным процессам мешал коренастый гад. Он продолжал стоять за моей спиной, раскачиваясь с пятки на носок, и не сводил с меня глаз. Я покосилась на него раз, другой, а потом не сдержалась и ядовито спросила:
— Что, так интересно?
Коренастый ничего не ответил, но смотреть перестал. Я, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку кресла — в конце концов, пока нечего паниковать, ничего страшного еще не произошло, подождем этого ювелира, а там, глядишь, и с миром разойдемся.
И хотя я твердила эту фразу про себя и невозмутимо вздергивала подбородок, на самом деле каждая клеточка моего тела замирала в напряжении. Я прислушивалась к тишине, стараясь уловить шаги в коридоре.
Но я так и не услышала шагов, а когда в дверь резко постучали, то подпрыгнула на месте от неожиданности.
Брюнет поднял голову, встретился взглядом с коренастым и едва заметно кивнул. Я не видела, но точно знала, что тот тоже кивнул в ответ.
Я, не оборачиваясь, слушала, как он идет к двери, как поворачивает ручку и пускает в номер нового гостя, а потом услышала знакомый голос и развернулась так резко, что чуть не свалилась с кресла.
— Что за странность вызывать меня сюда?
Я не верила своим глазам — передо мной был многоуважаемый и небезызвестный мне ювелир Ломовой Михаил Павлович, уже однажды спасший меня. Я едва удержалась, чтобы не завизжать от счастья и не броситься к нему на шею.
Ломовой тоже узнал меня. Не мог не узнать, и хотя он лишь бросил в мою сторону короткий взгляд и тут же отвернулся, я поняла это.
— Кажется, у нас небольшие проблемы, — откашлявшись, ответил брюнет.
— Что? — коротко спросил Ломовой.
Брюнет кивнул в мою сторону.
— Меня интересует вот это, — пояснил он.
Что именно подразумевалось под словом «это» — я или ожерелье, тоже было не ясно, но мне все равно стало как-то не по себе. Обнадеживало лишь одно — Ломовой каким-то чудом оказался рядом, и теперь самое главное — подать ему знак, что я в беде. А может, не стоит этого делать? Может, Михаил Павлович и сам все понял и специально делает вид, будто мы незнакомы.
И дабы мои актерские задатки, которые я уже успела проявить, не пропали даром, я напустила на себя вид крайне скучающей особы, для которой все происходящее лишь розыгрыш, заслуживающий слабых аплодисментов и ядовитых усмешек. От аплодисментов я, естественно, воздержалась, а вот насмешливая улыбка не сходила с моих губ.
— Для начала я хотел бы установить подлинность этого ожерелья, — заявил брюнет и, вконец обнаглев, закинул ноги на стол.
Я посмотрела на грязные подошвы его ботинок и вздохнула.
Вот свинья!
— Подлинность ожерелья? — переспросил между тем Ломовой и тут же ответил: — Хорошо.
Он подошел ко мне, остановился напротив и, протянув руку, спросил:
— Вы позволите?
Он сделал какой-то особый акцент на слове «вы», я невольно передернула плечами, судорожно глотнула и кивнула.
Ювелир осторожно подхватил на ладонь ожерелье, не снимая с моей шеи, и в течение нескольких минут изучал его. Я же в это время рискнула мысленно подсмеиваться над брюнетом — его симпатичная физиономия вытянется от недоумения и замешательства, когда он узнает, что это вещица поддельная.
Я не ошиблась — физиономия действительно вытянулась, но не у него, а у меня.
— Это подлинник, — объявил ювелир.
«Как подлинник! Почему подлинник?» — хотела закричать я, но смогла только открыть рот.
Что здесь вообще происходит? Я ничего не понимала.
— Так, значит, я не ошибся, — протянул брюнет. — Это та самая вещь, которая должна принадлежать мне, но тогда какого черта она делает у этой девки?!
Какого черта?
Мне очень хотелось ответить на этот вопрос, но ювелир меня опередил:
— Она его украла.
Прежде чем я успела разразиться гневной тирадой в адрес ювелира, раздался громкий стук в дверь, и вместо моего вопля в номере повисла гробовая тишина.