– Нисколько не побеспокоили. Вас-то я и надеялся встретить. Николай.
– Очень приятно. Вы из комиссии?
– Нет-нет, – с каким-то странным выражением лица усмехнулся мужчина. – Я к вам как к инспектору.
Я растерялся. Ко мне? Я еще и первое задание не выполнил… Что понадобилось от меня экстравагантному джентльмену?
– Мне сообщили, что вы будете выступать в роли переговорщика, – уверенно продолжил Николай. – Что вас уполномочили сделать какие-то заявления и предложения. И я решил познакомиться с вами пораньше и поближе.
Говорил он немного странно. Не то чтобы заикался, но немного задерживал слова. И словно бы декламировал. Выговор его был приятным, чистым. Не иностранец, это точно. Где же я мог его видеть?
– Переговорщика о чем? – спросил я. – Не знаю, что вы имеете в виду. Пока что я никаких заявлений делать не собирался.
– Похвально, – отозвался Николай. – В таком важном вопросе спешить не стоит.
– Вы о Фридрихе Вильгельме?
– Нет, не о нем. Хотя познакомиться с Ницше, конечно, любопытно. Очень любопытно. Замечательная личность.
– Да… Мы вчера расстались не слишком дружески. А он видел вашу палатку?
– По всей видимости. – Николай оглянулся на желтое полотнище: – По-моему, трудно не заметить.
– Он не протестовал?
– Не обращает внимания.
Общаться с Николаем было легко и приятно – казалось, мы понимаем друг друга с полуслова. Как всегда в таких случаях, разговору помешали. Комм на моей руке завибрировал и зашептал:
– Конфиденциальная информация, конфиденциальная информация.
– Извините, – попросил я.
– Конечно, – сдержанно улыбнулся Николай, отходя в сторону, хотя, по большому счету, отойти нужно было мне.
Легко узнаваемый голос Галахада из коммуникатора звучал приглушенно:
– Должен сообщить тебе важную новость. Чтобы потом не было обид, что тебя не предупредили.
– Да, слушаю.
– Ты понял, с кем разговариваешь?
Настало время насторожиться. Ницше мне не представили заранее, а сейчас куратор позвонил сам, прервал только что начавшийся разговор. Значит, считает, что личность моего собеседника действительно важна. Стало быть, Николай мне известен. Кто он?
Сначала я начал вспоминать философов, но Николаев, Николя или, скажем, Николаевых среди них не было. Точнее, был Бердяев, но это точно не он, да и что переживать из-за встречи с Бердяевым? Потом я перешел к ученым и сразу вспомнил Николу Тесла. Как он выглядел в молодости, я не имел ни малейшего представления. Но тоже мимо… Мой новый знакомый – русский. И, по всей видимости, жил приблизительно в то же время, что и я. Или все же раньше?
Мужчина повернулся в профиль, солнце блеснуло на гладких, ровных волосах. На мгновение показалось, что он в зеркальном шлеме. И тогда ко мне пришло озарение. Хотя я никогда не встречался с ним, да и черно-белые фотографии, которыми иллюстрировались его биографии, были весьма среднего качества, хотя в жизни он вряд ли хоть когда-нибудь надевал стальной шлем, скорее уж офицерскую фуражку, – я понял, кто рядом со мной.
Вспомнились его строчки:
Слышу гул и завыванье призывающих рогов,
И я снова конквистадор, покоритель городов.
Я поспешно отвернулся и сделал несколько шагов прочь, чтобы не выдать своего волнения. Потом собрался с силами и спросил у Галахада:
– Неужели?
– Да, – ответил тот спокойно, даже ласково. – Он. Рад, что твоя реакция оказалась именно такой. Сейчас я еще раз убедился, что приоритеты выбраны правильно, расчеты верны, что мы делаем нужное дело и так, как надо.
– А прежде у вас имелись сомнения? – Я не удержался от сарказма, пытаясь спрятать за ним смущение.
– Высокоинтеллектуальным сущностям свойственны сомнения. Продукт свободы выбора, – объявил Галахад.
И я уже не знал, как относиться к его словам. Кто такой Галахад – мудрец, позер, философ или просто железный человек, рассудочная, холодная личность? Да и сам я хорош. Расчувствовался, смутился, проявил слабость и сентиментальность.
Да, Гумилев, который стоит сейчас в десяти шагах от меня, – великий поэт, но отчего именно его судьба так важна для меня? Почему его появление так меня растрогало? Может быть, потому, что в его воскрешении проявилась высшая справедливость? Он, как никто, был достоин жить, а погиб молодым, не реализовав все грани своего таланта… Похоже, именно на это намекал Галахад, когда разглагольствовал о правильно выбранных приоритетах.
Если говорить о преждевременных смертях и поэтах – немало случаев было в России. Кто умер сам? Безвременно скончались Пушкин и Лермонтов, Маяковский и Блок. Но появись здесь, на окраине северного русского городка, солнце русской поэзии, Александр Сергеевич, я бы наверняка испытал благоговение, но не такое острое счастье и чувство восстановленной справедливости. Наверное, потому, что смерти Пушкина и Лермонтова были трагическими случайностями. Они могли убить противников на дуэли, но были убиты сами. А Гумилева безжалостно уничтожила система. Уничтожила и хотела вытравить всю память о нем…
Отключив коммуникатор, я вернулся к палатке:
– Извините, Николай Степанович. Я не узнал вас. Рад видеть. Несказанно рад.
Гумилев едва заметно поднял бровь:
– Взаимно, Даниил.
– Извините, если я буду сбивчив или растерян… Вы сказали, что у вас ко мне дело. Но какое? Я знаю о вас очень много, а вы наверняка даже не слышали обо мне.
Николай Степанович рассмеялся:
– Много знаете? Вот что значит публиковать свои дневники… Но и вы грешили тем же, и, наверное, в гораздо большей степени. Я читал о вас достаточно, Даниил.
– Читали обо мне? – опешил я. – Зачем?
Да кто я такой, что обо мне читал сам Гумилев? Чем заслужил?
– Потому что знал – нам предстоит встретиться, – заявил поэт. – И обсудить весьма важные вопросы. Но вы позволите приступить к разговору позже? Сейчас я бы хотел просто пообщаться. Узнать о вас и о ваших планах больше.
– Мог ли я мечтать об этом? Я имею в виду, пообщаться с вами? Конечно! Как вам будет угодно.
– Вот и отлично. Останемся здесь? – спросил Николай Степанович.
– Как вам будет угодно.
– Фридрих Вильгельм может помешать.
– Вы знакомы? Кажется, в свое время вы увлекались его идеями?
Гумилев поморщился:
– Было время. Да. Ницше – легендарная личность. Но сейчас, увы, неконструктивно настроенная.
– Точно.
– Вы не находите, что нашим потомкам или тем искусственным личностям, что участвовали в нашем воскрешении, забавно слышать такие рассуждения? Мы, осколки прошлого, рассуждаем об адекватности или неадекватности друг друга, хотя до конца не уверены в собственном существовании. Я бы сказал – посмертном бытии. Или вы уверены?