Он посмотрел на Феликса Селигзона. Сдвинутые брови, волевой подбородок. Хоффнер вынужден был признать, что тот прекрасно держится, хотя догадывался, что это дается ему непросто. Эмоции клиентов — вот что больше всего выводило его из себя. Драматизм перехлестывал через край. Евреи не только потеряли дома, квартиры, земли или предприятия. У них забрали даже памятные сувениры, фотографии, всякие мелочи, которые, не имея материальной ценности, были дороги их сердцу. Теперь тени мертвых, восставшие из могил без надгробий, наполняли его кабинет, неустанно следовали за ним, зачастую лишая сна. В такие моменты Хоффнер спрашивал себя, не сменить ли ему профессию или хотя бы направление деятельности. Некоторые из его коллег старались на пушечный выстрел не приближаться к подобным делам.
— Благодаря американцам закон о реституции имущества вступил в силу шесть месяцев назад, 10 ноября 1947 года, и он применим в трех западных оккупационных зонах. Демократическая система и рыночная экономика не могут функционировать, если не опираются на принцип равенства всех перед законом. Вернуть людям их несправедливо отнятое имущество — это элемент денационализации, — убежденно произнес Феликс, расправляя плечи.
— Вы совершенно правы, господин Селигзон. У вас есть шанс. Те, кто оказались в советской зоне, не получат ничего. Социалистическое равенство, так сказать, не предусматривает рыночного механизма, — усмехнулся он.
Феликс холодно посмотрел на него. Он выбрал этого адвоката, потому что ему рекомендовали его как опытного и эффективно действующего юриста. Строгое выражение лица и бесстрастный взгляд не добавляли этому человеку привлекательности. Но для Феликса важнее была компетентность. Адвокату было немногим больше пятидесяти. Где он находился во время войны? В каком городе Франции или Украины? На каком фронте? Мундир каких войск носил? Такие мысли неизбежно возникали, мешая сосредоточиться. Он постарался их прогнать. Адвокат работал в своей старой конторе в квартале Шарлотенбург. Раз союзники дали Хоффнеру разрешение снова повесить вывеску, значит, его прошлое не было кровавым. «Равенство», — мысленно повторил Феликс. Слово набирало вес в новой Германии, которая находилась под контролем иностранных держав.
— Я бы не использовал термин «шанс», мэтр.
Адвокат нахмурил брови. Требование клиента было абсолютно ясным. Несмотря на молодой возраст и некоторую нервозность, от Феликса Селигзона исходила спокойная сила, которой трудно было не поддаться. Видя, что горечь и боль не помешали клиенту взяться за дело без всяких сентиментальных излишеств, Хоффнер почувствовал уважение к молодому человеку с темными, густыми, непослушными волосами. Они уже встречались во время первого посещения Селигзоном конторы, когда он ясно дал понять, что никакие трудности не заставят его отступить. Расследование, проведенное Хоффнером, позволило узнать, что соперником Селигзона в деле по возвращению ему магазина является некое анонимное акционерное общество с офисом в Баварии, интересы которого представлял очень влиятельный адвокат. «Этот крокодил очень зубаст и опасен», — так подумал Хоффнер о своем коллеге.
Адвокат взял очки и стал просматривать лежащие перед ним бумаги.
— Дом Линднер в самом деле может считаться предприятием, сменившим хозяина согласно договору купли-продажи. Закон № 59 военной американской администрации в этом случае применяется на западных территориях Германии, но пока нет приказа относительно западной части Берлина. Значит, придется ждать. А пока мы от вашего имени направим оккупационной администрации требование о вступлении во владение имуществом. Есть несколько моментов, подтверждающих вашу правоту. Речь идет о «конкретном имуществе», по крайней мере о том, что от него осталось; вы проживаете в Германии и являетесь законным наследником своих родителей. Теперь надо определить следующее, — добавил он, глядя на Феликса из-под очков. — Вы хотите пересмотреть условия договора и определить реальную цену, исходя из рыночных условий 1938 года, приплюсовав, естественно, проценты? Или вы хотите сначала полной реституции и только тогда будете искать покупателя?
Феликс наклонился вперед. Он чувствовал, что в горле образовался комок, в висках пульсировала кровь.
— Думаю, что я выразился предельно ясно, господин Хоффнер. У меня нет намерения продавать Дом Линднер. Я хочу восстановить его и продолжить дело моей семьи. Никто, кроме меня, не сделает этого. Никто не обладает для этого необходимой решительностью.
Адвокат откинулся на спинку кресла, долго смотрел на Феликса, потом улыбнулся.
— Мне стало известно, что вы уже открыли другой магазин под тем же именем.
— Я нашел место, это правда, но там все очень скромно. Только одна комната. У меня трое работников, двое из которых работали еще на мою мать. Я знал, что юридическое сражение будет долгим. Вы не сказали мне ничего нового. А пока оно идет, я не намерен сидеть без дела.
— Чем вы занимаетесь?
— Пока только продажей одежды.
— Рубашки из парашютного шелка, так?
— В том числе и они. Откуда вы знаете?
Хоффнер не любил смешивать личную жизнь с работой, но решительность и целеустремленность молодого человека толкали его к откровенности.
— Моя супруга была клиенткой вашей матери, — признался он. — Когда она прочитала в газете, что Дом Линднер снова открыл двери, то пошла посмотреть — ради любопытства. Она была восхищена. По ее мнению, блеск Дома Линднеров не померк за войну.
Феликс опустил глаза, гордый и взволнованный одновременно. Не в первый раз он слышал эти слова, но всегда испытывал ту же радость, которая омрачалась пониманием того, что ему льстят, — он не хотел, чтобы так было.
После встречи с женщиной, которая работала старшим мастером в ателье его матери, у него словно открылось второе дыхание. Когда он сказал ей, что смог спасти немного ткани, ее глаза загорелись. «Ее надо использовать, господин Селигзон, — взволнованно заговорила женщина. — Она не должна просто сгнить в углу». Она познакомила его с одной из своих двоюродных сестер, которая также имела швейную машинку, спасенную из пожарища на Хаусвогтайплац. Вместе они придумали, как рационально использовать материал. Они учились делать новое из старого, соединяли разные ткани, меняли форму проймы рукава, воротника, удлиняли юбку, подчеркивали талию. Феликс читал им письма Наташи, в которых она с восторгом описывала New Look [30] Кристиана Диора. Надо было ждать целый год, чтобы новая мода запустила коготки в сердце немцев. Добившись выделения небольшой финансовой помощи, он нашел помещение, где оборудовал мастерскую и магазин. В первый день Феликс с тоской смотрел на маленькую, плохо освещенную каморку с чувством, что начинает с нуля, как и его предки сто лет назад, но клиенты появлялись один за другим, робко толкая дверь и заглядывая внутрь. Их становилось все больше.
— На данный момент люди покупают то, что могут найти, — сказал адвокат. — Когда я проходил мимо некоторых заведений, их полки были уже пусты.