– Правильно.
Мритский кивает, после чего вновь поворачивается лицом к распахнутым воротам сеновала и смотрит на обнажённую женщину, которую его помощники умело удерживают в бесстыдной позе. Женщина уже не вырывается, только подвывает от страха, её правая нога чуть дёргается, и от этого – в глазах Мритского – пленница становится ещё аппетитнее.
– Объявить сбор, – медленно произносит губернатор, не сводя глаз с пышнотелой жертвы. – Через десять минут всем явиться на центральную площадь, пойдём в сторону форта. Капитану «Легавого»: догонять и брать нас на борт.
– Слушаюсь, Ваше превосходительство!
Вестовой пытается уйти, но один из опытных царедворцев берёт парня за плечо и заставляет остаться: он знает, что Вениамин не закончил.
– По возвращении получишь награду, солдат, – обещает губернатор. – Ты – молодец.
– Служу Мритии!
Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы погасить желание, но острого удовольствия не будет.
За спиной слышится визг: офицеры торопливо разбирают добычу, и жалобные вопли хоть как-то стимулируют Вениамина. Он жестом приказывает помощникам выйти и быстро идёт к рыдающей на простыне пленнице.
* * *
Последняя дорога – унылый просёлок, ведущий к каким-то лесозаготовкам, – закончилась лиг сто назад, не меньше. Закончилась, как и предполагалось, на делянке, работники которой без восторга отнеслись к появлению в их тихом уголке здоровенного бронетяга. «Невосторг» они выразили предельно доходчиво – нестройно жахнули по пришельцам из ружей и винтовок, после чего ретиво бросились наутёк, не желая попадать под пулемётную «ответку». Которой, впрочем, не последовало, ибо учёные давно усвоили, что не все менсалийцы им рады, и перестали отвечать на такую ерунду, как ружейный огонь. Скучно слушая щелчки, что издавали сплющивающиеся о броню пули, друзья обогнули делянку по краю, с завидной лёгкостью форсировали небольшую речку и оказались в Сочности, трава которой радовала путешественников гораздо больше лесов Трибердии.
На какое-то время расслабились, однако вскоре сидящий за рулем Гатов узнал, что высокая и густая трава прекрасно укрывает не только животных, но и досадные помехи в виде крупных валунов, ям и даже небольших оврагов. Пару раз бронекорда подпрыгнула, однажды чуть не застряла, и после этого скорость передвижения по Сочности изрядно снизилась, а Бааламестре был отправлен на «кузельную» башню наблюдать за дорогой. Небольшая скорость позволила друзьям сполна насладиться путешествием по удивительной местности, где редкие деревья терялись в зарослях травы, и в них же укрывались стада чернорогих косуль, тысячные стаи птиц и грациозные хищники, изредка высовывающиеся поглазеть на диковинного зверя о шести круглых лапах.
– Говорят… э-э… здесь мало поселений? – осведомился Мерса, с подозрением разглядывая двух пятнистых кошек, бодро прыгающих рядом с бронекордой и, судя по всему, готовых затеять с ней весёлую возню. Алхимик и Каронимо по очереди несли вахту на башне, а в перерыве спускались в кабину – развлекать сидящего за штурвалом Павла. – Людей почти нет?
– Людей здесь совсем чуть-чуть, – подтвердил Гатов, внимательно следя за тем, чтобы не раздавить пятнистых попутчиков.
– Почему?
– Сочность плодородна, но находится на самом краю континента, слишком далеко от путей сообщения. В своё время к ней подбирались колонисты, но из-за войны экспансия заглохла. Теперь здесь прячутся от губернаторов, а в поселениях живут натуральным хозяйством.
– Разве этого мало?
– Что?
– Жить, – уточнил алхимик. – Насколько я понял… э-э… на Менсале возможность просто жить уже само по себе серьёзное достижение, и люди должны бежать сюда тысячами.
– В Сочности обожают скрываться свободяне, – хмыкнул Павел. – А они – не лучшие соседи.
– Мы можем с ними встретиться?
– Вполне.
Андреас внимательно посмотрел на Гатова, убедился, что тот не шутит, снял очки и, протирая их платочком, поинтересовался:
– Тебя… э-э… это обстоятельство не беспокоит?
– Мы знали, на что шли, – ответил Павел, едва сдерживая смех – он обожал подкалывать нерешительного и пугливого Андреаса. – Смерть с высоко поднятой головой меня не страшит, я готов встретиться с ней даже здесь, вдали от родины…
– Заткнись! – Андреас понял, что над ним смеются, покраснел и пообещал: – Олли пожалуюсь!
После чего вернул на нос очки, отвернулся и обиженно молчал следующие полчаса.
– В тот момент я решил, что мне не повезло и всё закончилось. В буквальном смысле всё: жизнь, мечты, стремления… Будущее казалось мрачнее Пустоты. Я не знал, что делать. – Рубен помолчал, глядя в большой иллюминатор кают-компании с таким видом, словно где-то в безоблачной лазури неба притаился он сам – молодой, крепкий, амбициозный и… растерянный. Помолчал, после чего продолжил: – Погиб не просто мой командир, погиб человек, которому я безусловно доверял и любил. Он научил меня всему, что я знаю. Он привёз меня на Менсалу. Он хотел принести мир на эту многострадальную землю, но не успел.
– Маршал Кичик был великим деятелем, – осторожно проговорил Руди, воспользовавшись короткой паузой в монологе губернатора.
– Был, – не стал отрицать старик. Его бледные узловатые пальцы едва заметно подрагивали на резной голове шлёма, украшавшей чёрную трость. – И поэтому я повелел установить ему памятник на главной площади Лекровотска.
– Прекрасная конная статуя, – качнул головой Руди. – Очень красивая и величественная.
– Её изваял Мали Беркибластарчик, величайший скульптор Герметикона.
У Йорчика было своё мнение насчёт способностей Мали, ради славы переспавшего едва ли не со всеми критиками и галеристами Бей-Гатара, и потому он перевёл разговор на другую тему, в очередной раз польстив новому компаньону:
– Не каждому великому человеку везёт с выдающимися учениками. Вы превзошли маршала, но до сих пор полны уважения к нему.
– Пожалуй.
Гостеприимный Рубен предложил учёному составить ему компанию на флагмане, доминаторе «Пророк Вуучик», а поскольку возможность отказа не рассматривалась, Йорчик уныло приготовился к самому худшему путешествию в жизни: скудная обстановка офицерской каюты, в лучшем случае двухместной; жалкий стол – на что, по-вашему, способны менсалийские кулинары? – и тягомотные беседы с неотёсанными чурбанами в форме, натужно изображающими лекрийскую военную знать. Однако действительность оказалась не столь безрадостной, какой рисовало её воображение Руди. Скромная обстановка соответствовала боевому цеппелю: кровать узкая, жёсткая, шкаф маленький, тумбочка смехотворная, никакого соседа не было, зато предусматривалась персональная туалетная комната. Еда оказалась отменной, как выяснилось, личный повар губернатора обучался на Андане, офицерский состав предпочитал помалкивать, зато сам Лекрийский предстал перед учёным великолепным собеседником. Рубен обладал широчайшим кругозором, в некоторых областях действительно глубокими знаниями, а его рассказы из менсалийской истории вызывали у Йорчика неподдельный интерес. Старик щедро делился воспоминаниями о войне и сегодня поведал о своём первом командире, маршале Кичике, странная смерть которого – маршал был отравлен – способствовала стремительному возвышению Рубена. Йорчику доводилось слышать, что Лекрийский приложил руку к гибели благодетеля, однако сейчас старик казался настолько искренним, что не поверить в его скорбь не было никакой возможности.