– Бьют часы на Спасской башне!
О. Мартирий призывал слушать только духовную музыку и, закрепляя свой призыв, подарил сестрам три аудиокассеты. Светлане Васильевне досталось пение монахов с острова Валаам, очень духовное, но и очень уж однообразное, усыпляющее настолько, что не решалась в дороге слушать. Да, по правде говоря, и не хотелось – сердце требовало музыки бодрой, радостной, веселой – не о жизни вечной, но об этой – короткой, живой, прекрасной.
– Пять мину-ут, пять мину-ут!
Настроение было отличное, просто отличное! Хотя поездка оказалась нелегкой. Во-первых – Мартышка. Думала ведь, что серьезно… Потрогала утром – нос сухой и глаза печальные-печальные! Ахнула, схватила, прижала к груди – в машину, в К-ск, в ветеринарную лечебницу № 1, да она и есть там на весь город одна. Но, правда, врачи хорошие, старая школа, при советской власти коров лечили, а когда всех коров в окрестных колхозах от бескормицы на мясо перерезали, переключились на собак и кошек. Хотела сестрам сказать, что на работу не выйдет, одной позвонила – занято, другой – то же самое, понятно… Челубееву записку написала (он совсем рано на службу ушел), где сама и где еда, а что еще мужику надо? Знать, где жена находится и на какой полке колбаса в холодильнике лежит.
Чуть голову от страха не потеряла, а оказалось, что Мартышка совершенно здорова, но надо кобелька, четыре годика – самый возраст, на этой почве и развился нейродермит, а никакой не лишай. Но – прекратить мыть человеческим шампунем и вообще пореже купать! Выяснилось все это быстро, но, пока записалась, пока в очереди сидела, пока гомеопатическую аптеку искала (гомеопатию прописали все-таки), стало темнеть – ноябрь месяц, фары чих-пых, то потухнут, то погаснут, Челубеев только о гостехнике заботится, на личный транспорт ему наплевать. Вот и пришлось в К-ске заночевать у золовки, не пойдешь же в гостиницу, там одни черные и бандиты, да и Жозефина обиделась бы, не говоря о Марате – любит сестру так, как она того не заслуживает. Но, переночевав у сестры мужа, Светлана Васильевна зареклась больше этого не делать.
«Ой, Свет, что с тобой, ты на десять лет помолодела!»
Ну так радуйся, что помолодела, с братом твоим живу, а не с чужим дядей. Ты вон на двадцать лет постарела, я и то не радуюсь. Стол пустой, чай без сахара, заварка позавчерашняя.
«Ой, Свет, у меня, как всегда, ничего нет».
Да у тебя магазин внизу, в тапочках можно спуститься, будешь сидеть причитать, а гость останется голодным. Светлана Васильевна хорошо знала об этой особенности своей ближайшей по мужу родственницы, но все равно удивлялась. Братец-то совсем не жадный, как говорится, последнюю рубаху отдаст. Сама хотела купить все к чаю: сыра, яиц, колбасы, они с Челубеевым никогда не ложатся на голодный желудок спать, но в магазине мымра старая: «С собаками не обслуживаем». А как Мартышку в машине оставить – двери не закрываются. Угонят – ладно, без машины Светлана Васильевна свою жизнь представляла, без Мартышки – нет. Хотела мымре в ответ сказать, что сейчас люди хуже собак, но сдержалась, промолчала, как и подобает себя вести православной христианке. Дверью, правда, сильно хлопнула… И пила потом пустой холодный чай – Жозефина его даже как следует не вскипятила. Газ, что ли экономит? И всё под охи и ахи.
– Как там моя Юлечка?! – даже за руку взяла, когда спрашивала. Как будто не знает – по два часа в день по телефону лалакают, люди по делу не могут дозвониться.
«Надоела твоя Юлечка хуже горькой редьки», – вот было бы здорово так ответить, но ведь нельзя – родня!
– Мне кажется, Свет, что у нее там появилось увлечение!
Как же, появится оно, если твой братец на весь «Ветерок» объявил: кто на племянницу «не под тем углом зрения» посмотрит, он лично тому яйца оторвет. В ее сторону и не глядят! Да и было бы на что, такая же, как мамаша, дура романтическая, книжек начиталась, принца на белом коне ждет. Но дочь хотя бы полгода в законном браке пожила, а ты-то ни дня ни с кем не была расписанная.
– Ты знаешь, моя Юлечка за курсовую получила пять!
Как же не знать, эту курсовую, можно сказать, вся зона писала, даже зэков подключали.
– И все же, Свет, почему ты так хорошо выглядишь, признайся!
Тут Светлана Васильевна и сказала, как надо такие вещи говорить: прямо, просто, с достоинством:
– Я крестилась.
Отшатнулась Жозефина, ладошку к губам прижала, смотрит на живого человека, как на покойника.
– Нет, это безумие, какое-то всеобщее безумие!
И зашагала по комнате, виски трет, бормочет, как полоумная:
– Бедный Марат… Мой бедный братик…
Ну о чем тут говорить, лучше спать лечь пораньше. А квартира однокомнатная – особенно не разбежишься. Золовка на кровать-диване в стенку носом уткнулась, Светлане Васильевне – раскладушка. Даже спокойной ночи не пожелала – интеллигенция, легла, как померла, а видно, что не спит. И в этой неприятной ситуации Светлана Васильевна как православная христианка опять себя повела: поставила на столик дорожный складень и по молитвослову все вечернее правило вычитала, а там чуть не на полчаса. И не про себя, не шепотком, а в голос и с выражением – слушай, золовушка, слушай, какие слова перед сном надо говорить!
А утром в шесть, пока Жозефина храпела, Мартышку под мышку и в «Василек». Думала домой до работы заехать, в порядок себя привести, подготовиться к приезду духовных отцов, да проклятый «Василек» кое-как завелся и еле-еле до ближайшего авторемонта дотелепал. Там до двенадцати проваландались, пока разобрались, правда, и фары заодно починили. Разнервничалась, а в дороге успокоилась, развеселилась даже.
Как дети, бывает, развеселятся…
Раньше не понимала, только теперь поняла, почему такое с ними случается.
Потому что дети – любят!
Маму, папу, дедушку, бабушку, Деда Мороза, наконец, ко-го-нибудь еще – безмерной детской любовью любят. Детские сердца не оскорблены обидами, не унижены обманами, не задавлены постылой повседневностью, в детстве каждый новый день – праздник, любить детям так же легко и естественно, как дышать полной грудью ясным летним утром.
Обещая мужу любить его по-новому, Светлана Васильевна была убеждена, что так оно и будет, потому что православный человек, конечно же, любит иначе, чем неправославный. Православная любовь другая – бурная, сильная, чистая. Так оно и вышло: как дружный весенний ледоход, буквально в одночасье родилось в душе Светланы Васильевны новое чувство, и, быстренько всю ее, женщину довольно-таки объемистую, заполнив, вешние воды любви хлынули через край неудержимым потоком, но то ли из-за рельефа местности, то ли по какой другой причине устремились не в сторону законного супруга, а в прямо противоположном направлении…
Все это случилось уже после крещения, а до него, накануне, состоялся памятный разговор с сестрами на так называемом девичнике. Слово это подруги произносили всегда с одной им понятной ироничной интонацией, но одновременно относились к мероприятию предельно серьезно. На одном из таких девичников Светлана Васильевна однажды мрачновато пошутила: «Мы такие же девицы, как мой Челубеев балерина». – «А мой Шалаумов космонавт», – подхватила Людмила Васильевна. – «А мой… а мой… а мой Нехорошев, – Наталья Васильевна никак не могла найти подходящее сравнение и, наконец, нашла, – хороший любовник!» Женщины громко рассмеялись, захлопали в ладоши, и настроение сразу поднялось. Девичники собирались не только по радостным поводам, поводы случались разные. На одном из таких тайных женских собраний сестры решали, делать Людмиле Васильевне аборт или не делать, так как плод был почти наверняка не от мужа, а от одного студента, с которым Людмила Васильевна легкомысленно пообщалась в К-ске, когда находилась там с годовым отчетом в памятном для всех кризисном девяносто восьмом. Светлана Васильевна сказала: «Делать». Наталья Васильевна – «Не делать», но решала, конечно же, Людмила Васильевна – решила и сделала. Хотя и непросто было. Первым делом следовало усыпить бдительность мужа, который, кажется, начал что-то подозревать. Чтобы подозрения отвести, наши три сестры поехали тогда туда, куда чеховские так и не выбрались – в Москву на якобы совместный концерт Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова. Мужья Киркорова не одобряли, но Пугачева есть Пугачева, на ее концерты не то что из К-ска – из Караганды едут. Как сказал однажды Челубеев: «Алла Пугачева – это святое» – на это и был расчет. Ни на каком концерте сестры, конечно, не были: Людмила Васильевна пролежала два дня в платном абортарии, а Светлана Васильевна и Наталья Васильевна просидели в гостинице, но пришлось потом сочинять, какой был замечательный концерт и кого из знаменитостей они на нем видели: и Кобзона, и Розенбаума, и даже поэта-песенника Илью Резника. Вспоминать об этом эпизоде своей общей биографии подруги не любили, а когда вспоминали, лица их делались серьезными и задумчивыми.