К Куму ходили стучать.
Стук был системой. Система работала, как часы без стрелок – исправно, но бессмысленно. Перед каждым плановым визитом двое, трое, а то и несколько человек договаривались, кто, что и на кого будет стучать по следующей простой схеме: «Я стучу на тебя, а ты стучишь на меня». Или: «Я стучу на вас, а вы стучите на меня». Тут же придумывался «криминал» – безвинный, без особых последствий, что-нибудь вроде выноса миски из столовой с последующим возвращением ее в оную, подобные мелкие провинности Кумом приветствовались – ведь у него тоже была своя отчетность.
Плановые визиты к Куму чем-то напоминали исповедь – грех должен быть обязательно, правда, не у тебя, а у твоего ближнего. Словом, то была простая формальность, которой все немного тяготились, но и сомнений насчет ее необходимости никто не высказывал: не нами заведено, не нам и отменять. Обычно Кум слушал очередного стукача, позевывая, но в случае с Игорьком был собран и серьезен.
– Читать умеешь? – спросил он, даже не предложив сесть, и протянул Игорьку тетрадный листок.
Игорек прочел написанное и поднял на Кума глаза, которые спрашивали: «Что я должен сделать?»
Но Кум с ответом медлил, предлагая сначала вопрос размять.
– Ты понял, на что они намекают? – спросил он, усмехаясь.
– Понял, – ответил Игорек.
– А куда клонят, понял?
– Понял.
– А чем это грозит?
Чтобы не повторять, как попка, одно и то же слово, Игорек промолчал, но Нехорошев потребовал ответа:
– Понял?
– Понял. Что я должен сделать?!
– Пойти в 21-й отряд и…
– И засунуть это заявление им в …
– Зачем засовывать?.. Попросить забрать его обратно. Вежливо попросить, но так, чтобы не отказали. Понял?
– Понял.
– И лучше, если пойдешь туда один. Шум и разговоры нам ни к чему. А теперь садись, попьем чайку с пончиками, – предложил Кум, превращаясь из начальника Игорька чуть ли не в подчиненного Игорька: это на зоне он Кум, а Игорек зэк, в общине же Кум – простой прихожанин, а Игорек – староста. Теперь они были братья, причем Игорек старший.
За чаем православные мирно побеседовали о нуждах храма и делах прихода – закон разделял, церковь объединяла. Игорек рассказывал Куму о предстоящем Рождественском посте, учил правильно поститься, а сам в это время прикидывал, как бы получше давануть психа.
Психом Игорек не был, но за свою насыщенную экстремальными встречами жизнь перевидал их достаточно – было у кого поучиться. Вернувшись от Кума в трапезную, он выглядел озабоченным, но первым делом осведомился с той же интонацией старшего брата, любящего всех своих младшеньких и оберегающего их.
– Покушали?
– Нет.
– Почему?
– Да без тебя как-то… – замялся Лавруха.
– Вы что, так и сидите голодные? – расстроился Игорек и строго приказал: – Немедленно садитесь кушать!
– А ты?
– Я потом, – скорбно и кротко ответил Игорек и скрылся в своей келье. Умяв у Кума шесть пончиков с заварным кремом, он действительно не хотел есть, но дело было не в этом.
Община вновь помолилась, села за накрытый стол, однако трапезничали без обычного энтузиазма, проще говоря, кусок не лез в горло, потому что за фанерной перегородкой староста нервно вымерял келью шагами и громко вздыхал. Сам не свой, Игорек наконец вышел, сел за стол, пребывая в глубокой задумчивости, проглотил пару ложек холодного супа с фрикадельками, но бросил вдруг ложку, вскочил и кинулся по узкому коридору к двери, через которую можно было попасть в храм, как говорили в общине, «со служебного входа». Дверь оказалась закрытой, Игорек вернулся бегом в свою келью, схватил связку ключей и без разбору стал тыкать ими в скважину, как нож вонзать в неведомого врага. К этому времени Игорек так разыгрался, что испугался сам – еще немного, и его начало бы плющить и колбасить, как Суслика с его падучей.
Дверь наконец открылась.
Игорек размашисто перекрестился и шагнул внутрь храма, как в огонь, но тут же выглянул и потребовал к себе Лавруху.
Чуть не подавившись фрикаделькой, Лавруха кинулся на зов, но на полпути вынужден был остановиться и вернуться, потому что последовало уточнение приказа:
– Со «Щитом»!
Схватив со стола «Молитвенный щит православного христианина», размером и весом напоминающий боевой щит православного воина, Лавруха скрылся за дверью, не до конца ее закрыв.
Спустя минуту из храма стал доноситься глухой от волнения Лаврухин голос:
– «Первее в Муроме святительством почтен был еси, из негоже неправедно изгоняем…»
Все сразу узнали молитву святителю Василию Рязанскому от оклеветания и поняли: старосту кто-то подставил. Затем Лавруха прочел молитву всем святым и бесплотным небесным силам, а также оклеветанной Ефросинье, великой княжне московской, и стало ясно – подставили по-крупному.
Оставалось узнать – кто.
Ждать пришлось недолго – дверь открылась, и Игорек вернулся.
По лицу его было видно – молитвы помогли.
Ни слова не говоря, он протянул своим сложенный тетрадный листок, тот самый, который передал ему Кум. И каждый прочитавший написанное в нем произносил одно лишь слово, вложив в него всю свою ненависть, ярость и презрение:
– Содомиты…
– Содомиты.
– Содомиты!
Оказалось, опущенные все-таки осуществили свою угрозу написать на Игорька жалобу, но сделали это в свойственной петухам изощренно-подлой форме:
Начальнику (Хозяину)
ИТУ 4/12—38 (ветерок)
От личсостава xxi отр.
(обиженные)
Жалоба
В целях увековечивания памяти и восстановления исторической справедливости требуем присвоить нашему отряду имя безвинно убиенного кое-кем Степана и называть нас впредь исключительно степановцами.
В случае отказа данная жалоба будет направлена в вышестоящие организации с требованием расследования убийства Степана с непременным осуждением кое-кого на дополнительный срок, а также кое-кого еще, кто это грязное дело спустил на тормозах.
Под заявлением стояло почти два десятка подписей, которые кончались коротким «и др.».
Написано все было корявым почерком, с ошибками и на первый взгляд не вызывало доверия, но только на первый взгляд.
Подлость чушков потрясала!
Они никого конкретно не обвиняли и оставались как бы ни при чем, но дай их заявлению ход, пусти его по инстанциям, начнется расследование и горячие уголья посыплются на головы Игорька, Хозяина, всех – кроме самих опущенных.
– Нет, вы поняли, на что они намекают?!