– Не стану говорить, что рад тебе, Алиенора, – начал он сипловатым голосом. – Ты бы все равно мне не поверила. Но надеюсь, твое путешествие было приятным.
– Почему ты меня вызвал, милорд? – спросила она. Продолжать обмениваться любезностями не имело смысла, хотя все вокруг с живым интересом смотрели на них.
– Я везу тебя – и этих молодых дам – в Англию. Благодаря твоим усилиям война все еще продолжается. – Генрих злобно посмотрел на жену. – Теперь даже шотландцы зашевелились, словно нам мало тех неприятностей, что доставляют Людовик и твои возлюбленные сыновья. Они все угрожают вторжением в Англию, и мой английский юстициарий засы́пал меня мольбами о помощи. Не сомневаюсь, тебе, мадам, это известие доставляет удовольствие.
Алиенора не могла оставить незамеченным этот укол.
– Мне очень жаль, что у тебя столько хлопот, – произнесла она. – Но ты сам их накликал.
– Значит, ты к этому не имеешь никакого отношения? – фыркнул Генрих, сохраняя бесстрастное выражение.
– Я никогда и никого не провоцировала вторгаться в Англию. Не понимаю, как мое присутствие в Англии поможет тебе.
– Неужели ты думала, я оставлю тебя в Руане, когда война бушует на всех фронтах и Париж неподалеку? – злобно ухмыльнулся Генрих. – Одному из наших сыновей – а возможно, и самому Людовику – может прийти в голову освободить тебя. Я не дурак, Алиенора. Ты будешь помещена в надежную тюрьму в Англии и оттуда уже не сможешь сеять смуту.
Алиеноре словно положили на грудь тяжелый камень. Она боялась, что опять потеряет сознание, как это случилось, когда Генри сказал ей о судьбе, которая ее ждет. Надеяться на свободу и вдруг снова провалиться в яму отчаяния – это ужасно! Но Алиенора сумела сохранить контроль над собой.
– И куда ты отправляешь меня?
– Пока еще не решил. Где бы тебе не понравилось больше всего?
Она чуть было не ответила, что в Вудстоке, но вовремя сдержалась. Любая тюрьма, пусть самая мрачная и зловещая, была бы лучше.
– Пока моим сыновьям грозит опасность, мне все равно, где я буду, – ответила Алиенора. – Но что ты собираешься делать с этими девочками – их женами?
– За ними будет хороший присмотр. Я отправляю Маргариту, Констанцию и Алису в замок Мальборо, как гарантию хорошего поведения моих сыновей и короля Людовика. Я поручаю их моей сестре.
– А Иоанна и Иоанн?
– Иоанна поедет с ними. Иоанн с этого времени будет при мне. Он единственный преданный сын из всех моих чад. – Лицо Генриха смягчилось при упоминании о младшем сыне.
– Мне позволено будет обнять моих детей? – спросила Алиенора.
– Что-то ты не очень думала о том, чтобы обнять их, когда отправляла в Фонтевро, – ответил Генрих.
– Это ты их туда отправлял, – возразила она.
– Будь честна, Алиенора, ты дождаться не могла, когда избавишься от Иоанна, хотя он был еще ребенком.
Алиенора была поражена его словами.
– И в этом тоже твоя вина, – бросила она ему в лицо.
– Моя? При чем тут я?
– Это длинная история, и тебе ее не понять, – устало ответила она.
– Алиенора, у меня мало времени, – раздраженно покачал головой Генрих. – Мы должны погрузиться и отплыть как можно скорее, чтобы поймать прилив. Пусть твоя служанка принесет твои вещи.
Алиенора словно опять вернулась в 1154 год, вот только теперь, в июле, путешествие обещало быть гораздо спокойнее. Но как только они вышли в море, волны стали раскачивать корабль, а потом начали дыбиться так высоко, что корабль бросало вверх и вниз и судно скрипело и трещало, словно готово было вот-вот развалиться.
Женщины, включая Алиенору, находились в каюте в носовой части судна, кто-то страдал морской болезнью, большинство были пуганы, девятилетняя Иоанна тихонько плакала рядом с матерью и цеплялась за нее.
– Ну-ну, деточка, – успокаивала ее Алиенора.
Обнимая собственного ребенка, королева благодарила судьбу за эту маленькую радость среди страха и несчастий. Но когда она попыталась успокоить плачущую Констанцию, девочка грубо стряхнула с себя ее руку. Алиенора отпрянула и поклялась себе, что больше никогда не прикоснется к девчонке.
Снаружи до них доносились громкие предупреждающие крики моряков. Потом начался дождь, он неистово молотил по стенам и крыше. Жуткое раскачивание на волнах, казалось, не кончится никогда. Алиенора попыталась молиться, но никак не могла сосредоточиться. Неужели она в самом деле хотела, чтобы Господь пощадил ее? Не лучше ли будет для всех, включая и ее, если корабль пойдет ко дну?
Потом все услышали голос короля, который перекрикивал бурю. Он обращался к корабельной команде:
– Если Господь в Своем милосердии решил, что после моего прибытия в Англию должен воцариться мир, то пусть Он дарует мне безопасный переход через Канал. Но если Он решил наказать мое королевство, то пусть я никогда не достигну берегов моей страны!
Господь оказался милосерден. Вскоре после этого море успокоилось, а к вечеру они увидели Саутгемптон. Но милосердия у Генриха было меньше, чем у Создателя. Как только они причалили и ближайшему окружению короля принесли хлеб и свежую воду, король подошел к Алиеноре, которую до этого времени умудрялся просто не замечать, и удостоил ее короткой совместной прогулки.
– Я направляюсь в Кентербери, чтобы принести наконец покаяние перед гробницей святого и блаженного мученика, как теперь называют покойного Томаса, – сказал он. – Ты знаешь, что его канонизировали?
Алиенора знала. Она испытала язвительное удовольствие при мысли о том, как кентерберийские монахи будут охаживать короля плетью. Господь свидетель, он это заслужил, и не только за ту неблаговидную роль, что сыграл в смерти Бекета.
– Да, – ответила она. – Это случилось до того, как ты запер меня под замок.
Генрих не ответил на ее выпад, его мысли опережали разговор.
– Я решил отправить тебя под стражей в замок Сарум, где ты будешь находиться, пока я не отдам иного приказа. Ты должна понимать, Алиенора: это твое наказание за то, что ты стала угрожать моей короне… и за то, что по собственной воле разрушила наш брак.
– Обвинять в этом ты можешь только себя! – воскликнула она, охваченная гневом.
– Весь мир порицает тебя как изменницу твоего мужа и короля. Послушала бы ты, что о тебе говорят! И после всех твоих измен я должен снова поверить тебе?
– Доверие – дело взаимное, – горько ответила она. – Мое доверие ты подорвал много лет назад. Твой вклад в наш брак был одним многолетним предательством! Ты начал разрушать его задолго до того, как я стала защищать наших сыновей.
– Мужчины отдают дань молодеческой страсти, – пожал плечами Генрих. – С чего ты взяла, что ты какая-то особенная среди жен и должна ждать верности от мужа? Я отдавал тебе дань любви, Господь тому свидетель, но ты ее убила.