– Ты думаешь, я стала бы воевать с собственным сыном?! – воскликнула она.
– Ты не постеснялась воевать с собственным королем и мужем! – напомнил ей Генрих.
На это, конечно, возразить было нечего.
Следующие недели Алиенора провела в мучительных размышлениях о том, чту может подумать Ричард, когда получит приказ отца. Она горевала за сына, зная, что письмо короля будет для него тяжелым ударом. Потом втайне отправила Ричарду письмо, объясняя, как его отец вынудил ее пойти на это, и советуя проявить покорность, не использовать оружие. Алиенора так и не узнала, дошло ли до Ричарда ее письмо, но вздохнула с облегчением, когда пришло известие о том, что Ричард благоразумно уступил Аквитанию и сейчас направляется на север, в Нормандию. А спустя какое-то время она увидела, как Генрих с распростертыми объятиями встретил сына, и только удивлялась тому, что – по крайней мере, пока – лев стал ручным.
Ричард не питал к матери ни малейшей враждебности, не выказывал негодования. Она женщина и вынуждена подчиняться воле своего господина. Выбора у нее не было – это он понимал.
Но вскоре стало ясно, что править Аквитанией Генрих собирался сам.
Дела, однако, пошли не так плохо, как она того опасалась, размышляла Алиенора, стоя на крепостной стене высокой башни дворца Омбриер и с гордостью глядя на прекрасные дворы с выложенными плиткой и сверкающими на солнце фонтанами, на сады с экзотическими растениями и цветами, лежащими перед ней ковром, словно усыпанным мириадами драгоценных камней. Как же радовалась королева возвращению в Бордо, в свою южную столицу, солнечному теплу, согревавшему ее стареющие кости, и мягкому океанскому ветерку, который вдыхал в нее жизненные силы, возвращал молодость. И еще Алиенора наслаждалась знакомым воздухом, таившим обещание чего-то замечательного и драгоценного.
То же самое чувствовала она много лет назад молоденькой девочкой, когда стояла на этой же самой стене, ощущая головокружительный запах моря и цветов, чувствуя ласковый ветерок, который играл ее волосами и юбками, наполняя радостным предвкушением ожидающей ее жизни и любви – она не сомневалась, что любовь будет.
Алиенора нахмурилась. Теперь ей шестьдесят четыре – слишком поздно, чтобы мечтать о любви. Все это далеко позади. Но в ней еще оставалось томление по тому Генри, каким он был когда-то, молодому и великолепному во всем неистовстве своей юности, до того как время и борьба озлобили и изменили его. Алиенора не вожделела к Генри – к такому, каким он стал, но она всегда будет скорбеть об утрате того мужчины, каким он когда-то был.
Правда, нужно отдать ему справедливость: несмотря на разбойный метод, каким Генрих отобрал Аквитанию у Ричарда, с тех пор он относился к Алиеноре и сыну с должным вниманием, спрашивал их совета по различным вопросам, касающимся герцогства, разрешал участвовать в управлении. Король также предоставил им право даровать привилегии. И Алиенора с особенным удовольствием делала подарки и уступки монастырю Фонтевро, где она останавливалась по пути на юг. Там она наслаждалась давно забытым ощущением душевного покоя и безмятежности, которые стали бальзамом для ее страдающего сердца. Королева давно уже решила, что должна упокоиться здесь. Лучшей усыпальницы она и представить себе не могла.
Да, хорошо было снова оказаться дома после двенадцати лет изгнания – так хорошо, что даже теперь, спустя несколько месяцев, она продолжала благодарить Господа. Все места, которые она посещала, были бесконечно дороги ей, каждая встреча со старым знакомым дарила огромную радость. А с каким удовольствием узнала Алиенора, что люди вспоминают о ней с симпатией и любовью. И в этом приподнятом и благодарном настроении она помогала управлять ими со все возрастающей мудростью и добротой.
А потом настал незабываемый день, когда Генрих, довольный тем, как жена использует полученную власть, сменил гнев на милость и, вняв ее смиренным просьбам, позволить вернуть герцогство Ричарду, после чего их сын снова стал фактическим правителем Аквитании. Логика короля нередко была непостижима, но Алиенора подозревала, что в данном случае его прежняя решимость сохранить за собой Аквитанию ослабла и смягчилась благодаря тому, что Ричард демонстрировал ему сыновнюю покорность и сама она подчинилась его воле. Кроме того, стало совершенно понятно, что Ричард может управлять герцогством лучше, чем кто-либо другой, а потому возвращение ему полноты власти было во всеобщих интересах. По настоянию Филипа король согласился на брак Аделаиды и Ричарда, оставалось только устроить свадьбу. Впрочем, Генрих не спешил отдавать какие-либо распоряжения на сей счет. Алиенора горько думала, что он выискивает возможность сохранить Аделаиду для себя или как полезный инструмент в торговле.
Как бы то ни было, размышляла она, глядя на своих дам, играющих в прятки среди деревьев, положение значительно улучшилось. И все же, хотя отношения между ними и сыновьями стали гораздо сердечнее, Алиенора не доверяла Генри. Вопрос о том, как поступить с его империей, так и не был решен, и она подозревала, что у мужа есть на этот счет планы, которые он держит при себе, и все осторожные попытки вывести его на разговор об этом не приводили ни к чему. Алиенора боялась, что в будущем возродится соперничество, губительное для их дома, но понимала, что не в ее силах что-либо изменить.
Иоанн явно не оправдывал ожиданий Генриха. Любимый сынок был отправлен в Ирландию с четкой инструкцией установить добрые отношения с нормандскими баронами, сражавшимися за колонизацию английского Пейла вокруг Дублина, и с ирландскими королями, по-прежнему суверенно правившими дикой и прекрасной страной за пределами Пейла. Но Генрих совершил роковую ошибку, позволив Иоанну взять с собой глуповатых молодых дружков. И когда местные короли пришли с дарами, чтобы принести оммаж их новому правителю, Иоанн и его недалекие дружки вывели гостей из себя, дергая их за длинные бороды и высмеивая странные одеяния и древние ритуалы, которые казались пришельцам из Англии нелепыми. В дополнение к этим оскорблениям Иоанн взбесил нормандских баронов, захватив их с таким трудом завоеванные территории и подарив эти земли своим бестолковым приятелям. Сейчас Иоанн с позором возвращался в Англию. Слишком долго король терпел его глупости и теперь назначил в Ирландию вице-короля, которому предписал уладить то, что натворил его сынок.
Иоанн был невыносим. Генрих избаловал его своей снисходительностью, и теперь все пожинали плоды этого. А вот дочери не доставляли Алиеноре почти никаких хлопот. Матильда и ее семья решили наконец, что могут безопасно вернуться в Германию, где правил теперь новый император, желавший заключить мир с изгнанниками. Алиенора и Иоанна, казалось, были вполне счастливы в своих далеких королевствах. Только Иоанн и Жоффруа давали Алиеноре серьезный повод для беспокойства.
Жоффруа уехал в Париж, где в это самое время зачем-то братался с коварным Филипом и наверняка замышлял какие-нибудь новые козни. С Жоффруа ни в чем нельзя быть уверенным. Сообщалось, что они близки с французским королем, как кровные братья. Спустя какое-то время Алиенору стало беспокоить недовольство Жоффруа своим положением, ему было мало титула герцога Бретани – он хотел большего. Не так давно сын полагал, что ему достанется Нормандия. Теперь он поднимал шум вокруг Анжу. Все это сильно досаждало королю, а Филип наверняка с удовольствием подогревал амбиции Жоффруа. Что угодно – лишь бы навредить Генриху!