– Хорошо, ваше величество, – срывающимся голосом произнес Бекет. Лицо у него посерело.
Алиенору разрывало между радостным удивлением в связи со скорым посвящением ее сына в рыцари и недоумением. Генрих еще не проявлял такой недальновидности: как он мог верить в то, что его друг, получив должность архиепископа, будет и дальше оставаться безусловно ему преданным.
Двор все еще оставался в Фалезе, когда в мае в Нормандию поступили сообщения о формальном назначении Бекета архиепископом в присутствии лорда Генри и королевских судей. Потом пришло известие о его посвящении в сан, а на следующий день – в должность архиепископа Кентерберийского. Бекета, как сообщалось, при посвящении переполняли эмоции, он заплакал, когда архиепископская митра была водружена ему на голову. Алиенора злобно спрашивала себя, уж не сделал ли он это для вящего эффекта. Томас тонко чувствовал важность момента и имел склонность к драматическим жестам. Это отвечало его тщеславию.
Следующую новость принес неожиданный гость – секретарь нового архиепископа Иоанн Солсберийский. Алиеноре давно уже была известна репутация Иоанна. Он учился в Париже, работал в папской курии, потом поступил на службу к архиепископу Теобальду и к тому времени был уже знаменитым писателем, а теперь считался одним из самых выдающихся ученых и мыслителей своего времени.
– Он обо мне невысокого мнения, – скривил губы Генрих, когда сообщили о прибытии Иоанна. – Считает, что при моем дворе царят слишком свободные нравы.
– Иоанн говорит почти как аббат Бернар, – иронически заметила Алиенора, вспомнив о наводившем на нее ужас аскетическом старике, который давно уже отдал Богу душу.
– Кажется, именно аббат Бернар рекомендовал нашего друга Иоанна архиепископу Теобальду, – напомнил Генрих.
Высокого, исполненного достоинства священника лет сорока с небольшим провели в королевский солар. Иоанн Солсберийский был известен как человек высоконравственный и бескомпромиссный, но в отношении короля он оставался безупречен.
– Здравствуйте, Иоанн, – сказал Генрих.
– Здравствуйте, ваше величество. Надеюсь, вы и королева в добром здравии. Милорд архиепископ шлет вам слова преданности и любви и наказал мне передать вам это. – Иоанн вытащил богато расшитый мешочек с завязками и положил его в руку короля.
– Государственная печать Англии? – с нескрываемым недоумением спросил король.
– Именно она, ваше величество, – мрачным голосом ответил Иоанн. – Мой господин послал меня вернуть его знак канцлерского положения. Он просит вас извинить его, но с этого момента он хочет полностью посвятить свою жизнь делам Церкви.
– Что? – Лицо Генриха посерело от гнева. – Он нужен мне и как канцлер, и как архиепископ.
Иоанн посмотрел на короля с выражением, в котором сквозила жалость:
– Мой господин сказал, что обязанности двух постов слишком тяжелы – он не сможет их вынести.
– Он что, больше не хочет служить мне?! – взорвался Генрих. В глазах короля появились слезы.
Алиеноре было невыносимо ни смотреть на мужа, ни присутствовать при этом сокрушительном разочаровании. Поступок Бекета представлялся ей чуть ли не сродни предательству.
– Ваше величество, он изменился. Взглянув на него, вы бы не поверили своим глазам.
– Что значит «изменился»? – резко спросила Алиенора.
– После того как его посвятили в сан, с ним случилось чудесное преображение, миледи.
– Чудесное? – эхом отозвался Генрих.
Алиенора вспомнила, что Бекет всегда наслаждался, уходя в свою роль с головой, и подумала, что Иоанну точнее было бы сказать не «чудесное», а «рассчитанное».
– Как только милорд архиепископ облачился в одеяния, какие Господь определил носить самым высоким своим слугам, он изменился. Изменился не только его внешний облик, но и весь образ жизни. Будучи ранее придворным, государственным деятелем, солдатом и светским человеком, он за одну ночь, как ни посмотри, превратился в человека Церкви, даже аскета. Из покровителя лицедеев и любителя борзых превратился в пастыря душ.
– Томас? Аскет? – Генрих не верил своим ушам.
Алиенора ничего не сказала. Она думала, что, перестав быть покровителем лицедеев, Бекет, похоже, превратился в одного из них. Она не могла поверить, что этот переворот искренний. Бекет во всем доходил до конца.
– Да, ваше величество, – сказал Иоанн. – Он отказался от всего мирского. Все только дивятся, глядя на него. Отказался от светских одежд ради монашеского хабита, носит власяницу, чтобы постоянно помнить о греховности плоти. Милорд, его одежда кишит вшами… Пьет он только ту воду, в которой кипятили сено. Он продал всю свою собственность и теперь является одним из самых крупных благотворителей в Англии. И каждый день демонстрирует невиданное смирение: моет ноги у тринадцати нищих и подает им милостыню. Просит своих монахов хлестать его по голой спине в наказание за его грехи. Ночи проводит в бессонных бдениях.
Генрих слушал все это, раскрыв рот. Королю, который любил Бекета, рассказ Иоанна казался невероятным, в отличие от королевы, которая Бекета не любила и всегда смотрела на него с подозрением. Алиенора чувствовала, что Бекет наслаждается своей новой ролью, купаясь в славе. А как иначе можно объяснить такие перемены?
Король, все еще пребывающий в недоумении, вызвал епископа Фолио и попросил Иоанна Солсберийского повторить все то, что он говорил об изменениях, произошедших с Бекетом.
– Милорд, вы совершили чудо, – сухим тоном произнес Фолио. – Вы сделали архиепископа из солдата и придворного. И кажется, святого архиепископа.
Алиенору перекосило. Епископ посмотрел на нее, понимая, что она проницательнее, чем ему казалось прежде.
Генрих был в полном недоумении.
– Уж не знаю, что и думать, – произнес он. – Я чувствую себя брошенным. Я словно потерял друга.
Алиенора шла с детьми по парку, окружавшему королевский дворец в Вудстоке. Перед этим они посетили зверинец, сделанный по приказу короля, и маленькие Ричард и Жоффруа с восторгом смотрели на львов в клетке, леопардов, рысей и верблюдов, которые были подарены королю иностранными правителями.
Матильду и маленькую Алиенору в особенности поразил один странный зверь, спина которого была усеяна иглами.
– Еж! – в восторге воскликнула Алиенора.
– Нет, – возразила мать. – Это дикобраз.
Несколько минут они смотрели, как зверь роет землю, потом Ричард потащил их снова смотреть львов, крича: «Ррр! Ррр!» Алиенора нежно улыбнулась ему, потом ее мысли обратились к старшему сыну, по которому она мучительно тосковала. Генри оставался в доме Бекета, и Алиенора не видела его с февраля. Тогда она устроила маленький праздник на его восьмой день рождения. Но получилось все не так, как ей хотелось. Сын исполнился чувства собственного величия: Молодого Генриха более не привлекали подарки на день рождения – он теперь был наследником своего отца.