Алиенора проснулась, когда было еще темно, и уставилась через узкое окно на звездное ночное небо. Легкий теплый ветерок обдувал подушку, нежно шевелил ее волосы. Климат Англии, вероятно, не теплее климата Северной Франции, но в летние месяцы здесь приятно, хотя и не так обжигающе жарко и великолепно, как в Аквитании. В тысячный раз попыталась она прогнать тоску по стране, в которой родилась. Четыре долгих года прошло с тех пор, как Алиенора в последний раз была в Пуатье, а еще дольше не бывала она на золотых просторах юга. Надо что-нибудь сделать, чтобы вернуться туда как можно скорее, придумать какой угодно предлог. У королевы намечалось множество планов.
И вдруг она услышала резкие приглушенные рыдания и с ужасом поняла, что их источник – подушка рядом с ней, это плачет Генри. Никогда не видела она, чтобы ее мужественный, сильный супруг плакал, и теперь не знала, как быть. Сделать вид, что она все еще спит и ничего не слышала? Не будет ли Генри смущен, если она станет свидетелем его слабости? Или же лучше пойти на поводу у материнского чувства и успокоить его, как она успокаивала сыновей, когда они прибегали к ней в слезах из-за каких-нибудь детских пустяков?
Генрих лежал спиной к ней. Алиенора осторожно протянула руку, положила ее на его обнаженное плечо.
– Генри? Что случилось? – прошептала она.
Он замер на мгновение, потом его напрягшиеся плечи ослабли, и он, согнув руку в локте, уткнулся лицом в плечо жены.
– Меня предали, – упавшим голосом прошептал он. – Предал тот, у кого были все основания меня любить.
Вместо ответа Алиенора притянула его к себе, прижала к груди голову. Обычно такая близость рождала вспышку страсти. Но сейчас муж просто лежал с закрытыми глазами, несчастный и беспомощный.
– Генри, – наконец проговорила она, – ты не должен так переживать из-за Томаса. Он не стоит твоей безоглядной преданности.
Эти слова прибавили Генриху силы духа, и он, отодвинувшись, посмотрел на жену.
– Лучше Томаса не было слуги ни у одного короля! – воскликнул он. – И друга лучше, чем Томас, тоже не было. Ты его никогда не любила. Ты всегда ревновала меня к нему… Признайся.
– Не отрицаю, особой приязни я к нему никогда не испытывала, – осторожно сказала Алиенора, не желая усугублять ситуацию. – Я хотела, чтобы тебя интересовали мое мнение и советы, а не его, что вполне естественно. И все же мне – и другим – казалось, что Бекет просто поработил тебя. И меня это беспокоило, но я надеялась, в один не самый прекрасный день ты поймешь: он тебе вовсе не друг, как это, к сожалению, и случилось сегодня. И я не единственная, кто считал, что ты продвинул Бекета слишком высоко.
– Ничего он меня не поработил! – отрезал Генрих. – Что за чушь?!
– Тогда почему это так волнует тебя?
– Я чувствую, что меня предали, – пробормотал он. – Любой на моем месте чувствовал бы то же самое, если бы сделал для Томаса столько же, сколько сделал я, а потом за все это получил плевок в лицо!
– Тогда пусть тобой руководит гнев, но не позволяй Томасу причинять тебе боль, – наставляла мужа Алиенора. – Теперь ты знаешь, что он собой представляет. Когда Бекет снова встанет у тебя на пути – а это случится непременно – и проявит еще больше неблагодарности, ты будешь готов к этому. Но в следующий раз не позволяй ему выйти сухим из воды.
– Все не так-то просто, – пробормотал Генрих, слеза стекла по его щеке. – Я любил его как брата, а он вдруг стал моим врагом.
– Ах, Генри, неужели ты не видишь того, что очевидно другим? – вздохнула Алиенора. – Любовь делает нас слепыми к недостаткам других. Всегда помни: что бы он ни сделал, ты его король. Бекет твой вассал, он принес тебе клятву верности. Ты должен забыть о своей боли и заставить его подчиниться тебе, так же как и всех других подданных.
– Ты что, не понимаешь, Алиенора, не понимаешь?! – чуть ли не закричал Генрих. – У него есть более высокий повелитель, чем я. Томас говорит мне, что на его стороне Бог. А противиться Богу он не может!
– Томас – всего лишь человек, хотя ты и сделал его архиепископом! – с жаром ответила Алиенора. – И ты должен иметь дело с человеком, а не подниматься до Господа. Вся эта болтовня о Боге, который на его стороне, – просто игра, но ты ее не видишь. Бекет, наслаждаясь своей новой ролью, пытается подавить тебя. А ты позволяешь ему это!
– Хватит! – завопил Генрих, на лице его в лунном свете появилось выражение бешенства. – Я больше не буду слушать твоих ядовитых речей. Ты всегда ненавидела Томаса.
– Это не ядовитые речи, а здравый смысл! – воскликнула она. – Ты бы и сам до этого дошел, если бы не был одурачен этим человеком! Господом клянусь, Генри, если бы я не знала наверняка, то решила бы, что ты любишь его на тот же манер, что он любит тебя.
Генрих удивленно уставился на жену, оглушенный ее словами.
– Что ты хочешь этим сказать? – медленно, угрожающе проговорил он.
– Я видела это несколько лет назад, – продолжила Алиенора. – А если видела я, то видели и другие. То, как он смотрел на тебя. Он хотел тебя, Генри. Это было совершенно очевидно. Если бы любовь к нему не ослепляла тебя, ты бы и сам это увидел.
Пощечина оказалась чувствительной, и Алиенора была потрясена ею не меньше, чем он ее словами. В отличие от многих других мужей, о которых она слышала, Генрих прежде никогда не поднимал на нее руку.
– У тебя воистину извращенный ум, если ты позволяешь себе так думать! – прорычал он. – Я могу только допустить, что тебя к таким гнусным предположениям привела твоя болезненная ревность.
– Можешь так считать, если хочешь, – тихо проговорила Алиенора, прижав ладонь к горящей щеке. – Больше я не скажу тебе ни слова, потому что знаю, насколько мучительно выслушивать истину, а я убеждена, что это истина. И слушать ее больно. Но когда он нанесет тебе следующий удар, я буду здесь, Генри. Я тебя люблю. Я никогда не предам тебя и не причиню тебе вреда.
По прошествии лет Алиенора вспоминала эти слова с горьким сожалением, а ту ночь – как поворотный пункт в их браке. Она вдруг тоже стала врагом за то, что осмелилась затронуть больное место в сердце мужа. Он пришел к ней в поисках утешения, а она все только ухудшила. Ощущение безнадежности переполняло ее. Между ними по-прежнему стоял Томас Бекет, и как враг короля он был могущественнее, чем как друг.
Глава 21
Генрих встал, и мгновенно воцарилась тишина. Бароны и епископы, собравшиеся в зале Большого совета, заполнили это величественное сводчатое помещение до отказа и теперь выгибали шеи, чтобы увидеть короля, услышать, что он говорит. Прошел слух, что король собирается заявить о чем-то важном и противоречивом.
– Милорды, – начал король, – я намерен поговорить об изъяне в законах моего королевства. Речь пойдет о преступных священниках – тех, кто был снисходительно осужден церковными судами, потому что обладал неподсудностью как духовное лицо. Мне представляется, добрые сэры, что эти люди, принадлежа к духовным орденам, в ряде случаев в буквальном смысле уходят от наказаний за убийство. И я больше не собираюсь терпеть подобное!