– Я приняла решение, – произнесла Алиенора. – Ничто не сможет нам помешать. Но мы должны строжайшим образом блюсти нашу тайну. Людовик не должен догадываться о том, что мы собираемся стать мужем и женой, пока этого не случится.
– Вполне разумно. Ведь он сделает все, чтобы нам помешать, если узнает. Людовик мне и так не доверяет. Мои владения чуть не со всех сторон окружают подвластные ему земли. Я, вероятно, самый серьезный его враг. Узнай он, что под мою руку перейдет и богатая Аквитания – да его удар хватит! – Он помолчал, нахмурился. – Но ты понимаешь, что наш брак, если мы не получим разрешения Людовика как сюзерена, может привести к войне?
– Понимаю, – спокойно ответила Алиенора. – Но у какой стороны выше шансы на победу? Борьба будет неравной. Французское королевство слишком мало и слабо по сравнению с Аквитанией, Пуату и Нормандией.
– Военная мощь – это одно, а право – другое, – напомнил ей Генрих. – Многие поддержат Людовика из чувства морального долга. Они будут обвинять нас в том, что мы своими действиями провоцировали его, не говоря уже о нарушении приличий. Но если ты готова рискнуть, моя госпожа, разве я могу тебе возражать? – В глазах молодого герцога засверкали искорки – он уже предвкушал схватку с Людовиком.
– Есть вещи, за которые стоит сражаться, – заявила Алиенора. – Я не боюсь.
– Боже, как я тебя люблю! – выдохнул Генрих и снова сжал ее в своих объятиях.
– Ступай с Богом! – сказала Алиенора, стоя в дверях и прикрывая наготу плащом. Она поцеловала Генриха на прощание в сумраке занимающегося рассвета. – Я пошлю за тобой, как только стану свободна и отправлюсь в мою столицу – Пуатье. Приезжай ко мне туда как можно скорее, если хочешь жениться на мне.
– Я не подведу тебя, – пообещал Генрих. – Можешь на меня положиться. Я жду не дождусь этого дня. – И опять он поднес ее руку к губам.
– Не представляю, как перенесу разлуку с тобой! – воскликнула Алиенора.
– Это ненадолго. Вспоминай наши три ночи любви и знай, что я тоже буду думать о них и ждать новых.
Генрих исчез в тумане едва забрезжившего утра, отправившись на поиски своего стреноженного коня, а Алиенора осталась в дверях и, еще плотнее закутавшись в плащ, принялась истово молиться о счастливом исходе их замысла.
– Домой, – прошептала она. – Я хочу домой. Хочу, чтобы эта ссылка закончилась, хочу быть среди своих, среди людей, которые меня любят. И чтобы рядом был Генрих Сын Императрицы и звался герцогом Аквитании. Мы с ним положим начало новому золотому веку. Это будет такое счастье, о каком я и не мечтала. Милостивый Господи, услышь мою молитву! Прошу Тебя, услышь мою молитву!
– Я собираюсь предпринять решительную атаку на Англию, отец, – заявил Генрих, когда они с Жоффруа возвращались домой по берегу величественной Луары. Следом скакал вооруженный отряд. День стоял жаркий, одежда прилипала к телу, пот покрывал крупы коней. – На следующей неделе я призываю моих добрых нормандских баронов на военный совет в Анжере [8] , – радостно сообщил он.
– Разумное решение, сын мой, – одобрительно сказал Жоффруа. – Твоя мать будет гордиться тобой.
Они неторопливо проскакали около мили, обсуждая предстоящую наступательную операцию, потом Жоффруа с внезапно помрачневшим лицом обратился к сыну:
– Надеюсь, ты внял моему совету относительно королевы Алиеноры.
– Да, – коротко ответил Генрих. Было ясно, что он лжет.
Жоффруа помолчал некоторое время, потом сказал:
– Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ты это уже говорил, отец! – выпалил Генрих.
Жоффруа ответил молчанием. Он обильно потел под шляпой, украшенной, как обычно, метелкой дрока – цветка, по которому со временем станут называть его потомков.
– Господи, какая жара, – сказал он, отирая лоб.
Генрих, который тоже потел, смотрел вперед – перед ними расстилалась широкая долина Луары.
– Не хочешь искупаться? – спросил он. – Это немного остудит нас. Река у Шато-дю-Луар неглубока – здесь, рядом.
– Я не прочь, – устало ответил Жоффруа. – Думаю, наши люди тоже не станут возражать.
У Шато-дю-Луар они спешились и начали раздеваться. Их воины растянулись под деревьями прикорнуть в тени, другие отвязывали седельные мешки, чтобы напиться и перекусить. Один или двое скрылись среди деревьев, дабы облегчиться. Солнце выжигало и без того сухую траву, в которой стрекотал хор кузнечиков да метались туда-сюда ящерицы.
Жоффруа и Генрих, обнаженные, устремились к берегу и нырнули в реку, потом поплыли, делая мощные гребки в неторопливом потоке. Они смеялись, энергично брызгали друг в друга, затем принялись бороться в воде. Генрих с удивлением обнаружил, что мускулы отца тверды, как металл. Неплохо для тридцативосьмилетнего старика, решил он. Генрих скользнул взглядом по мощному естеству Жоффруа и впервые задумался о том, правду ли говорил ему отец: в самом ли деле тот познал Алиенору, а если познал, то сумел ли удовлетворить ее так же, как и он.
Оставив свои единоборства, они два раза сплавали на другой берег и обратно, потом выползли на сушу, где посидели некоторое время на солнце, чтобы просохнуть, прежде чем одеться.
– Нужно найти место, где переночевать, – сказал Жоффруа. – Пошлем вперед дозор. Мой замок Ле-Люд тут недалеко – в Сарте.
Удобно устроившись в крепости и дав задания смотрителю замка и его подчиненным, Жоффруа приказал принести еду. Он сел за стол вместе с сыном и своими воинами. Подняв серебряный кубок со сладким анжуйским вином, Жоффруа провозгласил тост за успешные действия Генриха в Англии.
– Моя победа неизбежна, – горячо сказал Генрих. Вино придало ему храбрости и самоуверенности.
Генрих заметил, что отец его раскраснелся, и приписал это жаре, хотя в каменной громаде замка было прохладнее, чем под открытым небом. Потом Жоффруа отказался от жареной дичи, сказав, что у него в такую погоду пропал аппетит. Чуть позднее Генрих, поглощая остатки своего обеда, впервые испытал беспокойство, когда отец отказался от предложенной ему вазы с фруктами, а потом вдруг ухватился за край стола, и его затрясло.
– Вы не заболели, отец? – взволнованно спросил Генрих. Насколько ему было известно, Жоффруа ни разу в жизни не хворал.
– Ерунда, лихорадка. Не стоит беспокоиться, сын мой. – Слова давались ему с трудом.
Генрих положил мозолистую ладонь на лоб Жоффруа – лоб горел.
– Не нужно было мне купаться в жару, – проговорил отец, пытаясь улыбнуться. – Наверно, простудился.
– Вам нужно лечь в постель, сир, – посоветовал Генрих.