Генрих вопросительно поднял бровь, но не попался на удочку. Только выяснения отношений с Алиенорой ему сейчас не хватало – его мысли были заняты другим.
– Я достану этого священника! – кипел он. – Я раздавлю его!
Алиенора присутствовала в Реннском соборе, когда Генрих формально вступил во владение Бретанью, лишив полномочий своего неумелого вассала графа Конана. Это был торжественный день вскоре после предписания Папы Бекету аннулировать отлучение и более не досаждать королю.
После того как Генрих формально получил символы власти созданного недавно герцогства Бретань, архиепископ скрепил печатью договор об обручении восьмилетнего Жоффруа с дочерью Конана Констанцией, заносчивой пятилетней дамой. Как Алиенора ни пыталась себя заставить, она не могла принять эту светловолосую девочку с личиком маленькой феи, высоко вскинутыми бровями и демонстративными, властными манерами. Девочка была избалованная и капризная, и Алиенора опасалась, что в будущем Жоффруа придется попотеть, чтобы ввести ее в рамки, если только она сама, Алиенора, не научит маленькую шалунью правилам приличия. И королева пообещала себе, что займется воспитанием девочки, а сегодня пусть уж Констанция побалуется.
Алиенора с любовью смотрела на Жоффруа, который держал за ручку свою будущую жену – та стояла, надув губки. Сын, темноволосый красивый мальчик, был хитроватым, но умным и очаровательным. Как сказал Генри, после бракосочетания Жоффруа станет герцогом Бретани, но до тех пор владеть и править этой землей за него будет отец. Родители радовались тому, что будущее мальчика так прекрасно и выгодно устроено и проблема Бретани приведена наконец к удовлетворительному разрешению.
Была лишь одна дисгармоничная нота, омрачившая этот праздничный день: Алиеноре не давала покоя мысль о том, что, если будущее Молодого Генриха и Жоффруа было устроено – Генриха ждали Англия, Анжу и Нормандия – и для них обоих найдены невесты, король так до сих пор и не подумал о будущем ее любимого Ричарда, их среднего сына.
Алиенора сказала об этом мужу, когда они сидели во главе стола на возвышении на пиршестве, последовавшем за церковными церемониями.
– Я очень рада, что будущее двух моих сыновей устроено, – дипломатично начала она. – Но скажи мне, какие у тебя планы относительно Ричарда?
Она остановила взгляд на девятилетнем мальчике с ярко-рыжей гривой. Мальчик сидел чуть дальше за столом, поедая великолепные бретанские устрицы. Он был сильным, полным энергии пареньком, которому на роду написано оставить след в истории. Алиенора про себя решила сделать его наследником всех своих владений, и ей казалось, что и Генри имеет в виду для Ричарда то же самое. Это было бы очень кстати.
– Я еще не решил, – проговорил Генрих с набитым ртом. – Но уж если ты сказала, то у меня есть кое-какие мысли насчет Молодого Генриха, и я бы хотел, чтобы ты их одобрила.
– И что же это за мысли? – спросила Алиенора.
– Я хочу, чтобы ты сделала его наследником Аквитании.
– Нет! – Алиенора была потрясена. – Почему Генриха? А как же Ричард? Тогда Ричарду не останется ничего! – Она покраснела от ярости, и кое-кто из пирующих уже с любопытством поглядывал на них.
– Успокойся! – пробормотал Генрих. – Ты думаешь, я оставлю Ричарда ни с чем? Тебе не приходило в голову, что мою империю нужно оставить под одной рукой, как единое целое. В количестве сила, Алиенора, и, Богом клянусь, мне нужны все силы, которые я могу собрать, чтобы держать твоих вассалов в повиновении. Одно дело править ими, когда ты герцог Аквитании, и совсем другое – если ты при этом еще и король Англии, герцог Нормандии, граф Мена и граф Анжу. Ты должна это понять!
Алиенора этого не понимала. Он знала только одно: надо сражаться за будущее своего любимчика.
– Ричард всего на два года младше Генри. Ты знаешь, у него есть все задатки для того, чтобы править Аквитанией, он истинный сын юга. И я хочу, чтобы он стал моим наследником, а его будущее было обеспечено не хуже, чем будущее Генри и Жоффруа.
Генрих повернулся к жене, лицо его было исполнено решимости.
– Доверься мне. Я позабочусь о будущем Ричарда.
– Как? – вызывающе спросила Алиенора. – Все твои владения уже распределены. Что, если ты умрешь, назвав Генри моим наследником? Ричард останется нищим?
Теперь уже многие из гостей многозначительно наблюдали за их ссорой. Алиенора видела это, но ей было все равно. Только будущее Ричарда имело значение. Но Генрих, заметив, что их перепалка становится предметом всеобщего внимания, решил положить ей конец.
– Спорить бесполезно, Алиенора, – сказал он. – Я принял решение. И лишь из вежливости просил твоего одобрения. Ты знаешь, что его не требуется. Говорить тут больше не о чем. Вот только хочу сказать тебе, что, когда празднества закончатся, я намерен еще раз угомонить твоих буйных сеньоров, а потом поеду в Пуатье, где встретим Рождество. Там я представлю Молодого Генриха как твоего наследника. Я, конечно, хочу, чтобы и ты при этом присутствовала, дабы продемонстрировать согласие со мной.
– Никогда! – яростно возразила Алиенора. – Я отправляюсь в Англию и буду оставаться там до рождения ребенка. И не собираюсь присутствовать при действе, которое лишает Ричарда наследства. Вместо этого я буду помогать Матильде готовиться к свадебному путешествию на будущий год.
Она решила все это импульсивно, под воздействием момента, и, еще не закончив, думала, не пожалеет ли о своих словах, потому что отъезд в Англию означал, что она наверняка еще долго не увидит Генриха. Разумно ли оставлять его одного в то время, когда они все больше отдаляются друг от друга? Алиенора понимала, что, возможно, на долгий срок приговаривает себя к эмоциональным потрясениям, но поделать ничего не могла. Слова были сказаны, и забрать их назад нельзя. К тому же она осознавала свою правоту.
Генрих нахмурился, но остался невозмутим.
– Ты можешь ехать, куда хочешь, – сказал он. – Я отдам распоряжения.
В глуши Оксфордшира стояли холода, свинцовый воздух обещал снег. Небо затянули тучи, голые деревья гнулись под ледяным ветром. Алиенора сидела ссутулившись в своих носилках, ее растолстевшее тело было закутано в меха. Надо как можно скорее найти какое-то убежище, понимала она, потому что ребенок уже готов появиться на свет.
Бедный малютка, думала королева. Он был зачат в раздоре и родится в горечи, потому что Генрих отпустил жену без всяких возражений, и с тех пор она не получила от него ни весточки. Непокорность разозлила его, тут сомнений нет, но Алиенора по-прежнему была уверена в своей правоте: мысль о том, что Молодой Генрих получит наследство Ричарда, оставалась открытой раной, которая никак не затягивалась.
Алиенора устала от бесконечных споров с мужем из-за автономии ее собственных земель, она была взбешена его решением обделить ее любимого сына и страдала при мысли о том, что их брак рушится. Уехать от Генри было облегчением, и все же… и все же, несмотря ни на что, она тосковала по нему, хотела его, он был ей нужен… Боль не проходила. Алиенора мучила себя мыслями о его возможной связи с другой женщиной. Доказательств не было никаких, но что еще могло вызвать такую перемену в его отношении к жене? Неужели она просто стала ему безразлична?