Все получилось как нельзя лучше, и пошли о ней слухи добрые и недобрые, к ней стали обращаться состоятельные люди за женами, мужьями, детками. Софья Павловна помогала ей как могла, в круги она была вхожа в самые избранные, а значит — полные неразрешимых проблем.
Находить матерей у Джоконды получалось ловко: через цыганскую сеть, раскинувшуюся во многих городах. Они с Софьей Павловной сняли для картотеки и других формальностей маленький офис, наняли туда несколько сотрудников и все поставили на научную основу. Женихи, невесты, будущие мамы, консультации, гадания.
Многим, очень многим Джоконда подобрала пару, многие через ее карты пришли в свои дома, к своим люлькам и своим семейным завещаниям.
Многие поклонялись ей как богине, и ничего удивительного в том нет, что после смерти Софьи Павловны Джоконда получила в наследство маленькую конторку, якобы оказывающую семейные консультации.
— Через мой труп, — спокойно сказала Лидия. — Эту мерзость ты будешь делать, когда я умру.
— А что такое? — вскинулась Катерина. — Ты против детей? Ты не хочешь, чтобы женщины, которые случайно застудились и у которых образовались спайки в трубах, могли иметь детей?
— Кто, ты говоришь, тебе предложил? — переспросила Ханна.
Лиза разрыдалась. Она не слушала перепалку сестер и матери, на нее нашли слезы, океан слез, из ее глаз вытекали ручьи, и влаги было так много, что вскоре разговор прекратился и все принялись ее утешать.
Катерина из трех сестер была самая бедовая. Ханну, сильную характером и щедрую душой, мать всегда ставила в пример другим дочерям. Упрекать блаженную Лизуху было пустым делом, сестры приняли ее такой, какая она есть, жалели ее, помогали как могли, ни разу не позволив себе посмеяться над ней. С Катериной же было иначе — в ней гуляла жизнь, била через край, она могла наесться торта до икоты, разрисовать себя с головы до ног, она проткнула себе ноздрю кольцом и сделала пирсинг на языке, она узнала мужчину в двенадцать лет, смело выступала зачинщицей всех беспорядков и розыгрышей, в ней было много молодого жара и ажиотажа, но совсем не злости и жестокости, о чем мало кто догадывался, принимая ее отроческую форму за суть характера.
Если Ханна корпела над учебниками и всю жизнь сдавала зачеты, а Лиза витала в облаках, то Катерина шкодила, пробовала жизнь на разрыв, а себя и окружающих на «слабо», и эта ее затея всем назло примерить на себя другой, совершенно дикий сценарий, исходил прямиком из ее натуры.
Подработать предложила ей несчастная подруженция из училища, где выучивали на секретарш, они сошлись несколько лет назад, когда Катерина со школьной компанией летом ездила в Баковку покупаться, она была как раз из местных, только два года как перебралась в Москву, и они задружились с Катей, стали видеться в Москве, ходить вместе в кафешки и клубы на концерты, и вот она рассказала ей о возможности за девять месяцев заработать себе на комнату в центре или квартиру на окраине и отвезла ее в офис к Джоконде, и Катя взяла направления на анализы.
Забеременевших девушек обихаживали особенно. На этот счет были инструкции: не кормить грубой едой, мясом больших животных, держать взвешенный рацион, следить за прогулками (по часам), обеспечивать впечатлениями, радостными и разнообразными, без капли стресса, и что особенно важно — сократить общение с внешним миром. Джоконда долго размышляла, кто именно должен развлекать гестационных курьеров, какое общение им должно быть позволено. Совсем без общения оставить их нельзя — начиналась хандра, скука, черные мысли, ненужные сомнения, но кого допустить к ним? Стариков? Старух? Иноземок? Позволить им общаться друг с другом?
После долгих раздумий Джоконда остановилась на последнем варианте — они на обеспечении, у них общие ощущения, их ждет солидный куш — брожений быть не должно. Да и по контракту никто из них не знал родителей вызревающих в их утробах деток, так что и тут никаких подрывных планов у них возникать не могло.
Она организовала небольшие группы по две-три женщины и составила для каждой программы на девять месяцев: после оплодотворения на сохранение на один месяц, потом за город, потом на несколько месяцев в теплые края, если пик беременности приходится на темную и мокрую осень — в Италию, на острова, потом опять за город и после семи месяцев снова на сохранение, чтобы уж точно никаких неожиданностей.
Именно так Катерина на пятом месяце беременности и оказалась на острове Искья среди вечно зреющих лимонов, падающих на голову апельсинов, колосящейся рукколы. В компании двух девиц она поселилась на прекрасной вилле с бассейном в лимонной роще. Девушкам перед поездкой выдали по небольшому авансу, чтобы они могли пройтись по магазинам, но что в таком положении купишь? Детские вещи не понадобятся, а животы уже подросли, ноги стали отекать — разве что шарфики с красивыми узорами да разные бусы с жемчугом и яркими каменьями, которые милый торговец с грустными глазами продавал на набережной. Девушки были рады приехать сюда, просыпаться под шум моря, бой одинокого колокола, они любовались с утеса бескрайним морским пейзажем, лопали на завтрак лимонный кекс из миндальной муки — мечта, благоухание, чего еще желать?
Катерина уговаривала себя: она попробует это один раз — и больше не будет. Она ведь помогает жизни, а не убивает ее. Именно благодаря ей этот мальчик, который, кажется, уже зашевелился в ее животе, станет жить — разве это не благое дело? Нет, нет, клонирование — это совсем другое, там у плода нет никакой души, и в овечку Долли может заселиться любой бес, но тут никакого беса, тут живые клетки, душа отца и матери. Но что она чувствует к нему, к этому мальчику, который дышит внутри нее, чувствует ее мысли, ее настроение, видит — кто знает, те же сны, что и она?
Этими мыслями она, конечно, не делилась с подругами — пышнотелой и пышногрудой армянкой Наной и Мюриэль, румынкой, чья сестра, по ее рассказам, жила в Вене и собиралась замуж на будущего нобелевского лауреата. Она искала ответы самостоятельно в интернете, на специальных форумах, ее волновал вопрос, какие связи устанавливаются между плодом и его суррогатной матерью, но Джоконда, навестившая их на вилле среди плодоносящих садов и перекрикивающихся птиц, забрала у Катерины компьютер, сославшись на очевидный вред здоровью, который он приносит.
Однажды к ним чистить бассейн пришел молодой мужчина — Джоконда тогда уже уехала — с закрывшейся на зимний сезон виллы La Colombaia помочь по хозяйству. Он сразу же заприметил грустящую у бассейна скуластую светловолосую девушку, и она скользнула по нему взглядом, скорее всего, благодаря странной наколке на плече — сердце, из него сочатся кривые капли и слово «Саломея» русскими и латинскими буквами.
— Cosa c’è? — с трудом произнесла Катерина.
Он охотно рассказал ей, не понимающей ни слова на его языке, что во-о-он там, где колокольня, есть глубокий овраг и через него — подвесной мост. Много лет назад, когда он был еще юношей, он оступился, упал вниз и сломал себе позвоночник, и его увезли в госпиталь, далеко, в Германии, когда никто в Италии уже не мог помочь. И за ним ухаживала монашенка Саломея, очень красивая уже немолодая женщина, говорившая по-русски — на твоем языке, уточнил он и почти что дотронулся до нее, напряженно вытянувшейся на лежаке. «Она спасла меня, я почувствовал к ней страсть», — объяснил он.